Спустя пару дней, катаясь в машине с друзьями Мартины Шрайхарт, она познакомилась с Робертом Бриксом и так увлеклась этим изысканным молодым человеком, что не вспоминала о Брюстере вплоть до тех пор, пока Фелиция не прислала ей письмо. Стефани перечитала его трижды.

«Как может такой человек, как Брюстер, устроить жизнь талантливой певицы? – думала она, возмущённо надувая губы. – Как можно так слепо подчиняться такому никчёмному человеку? Да без сестры он никто! Пустое место!»

Стефани написала обо всём, что думает и, запечатав конверт, пошла отправлять. Потом вспомнила, как Брюстер говорил, что читал её письма, и решила, что скажет обо всём Фелиции при личной встрече.

Вернувшись домой, она написала новое письмо, позвав Олдина и записав на этот раз всё, что он хотел рассказать матери. О Фрэнке Стефани больше не вспоминала. Он остался далеко в прошлом, там же, где остался её родной дом. Несколько раз она думала о том, чтобы написать матери, но, вспоминая, как они поступали с письмами сестры, тут же отметала эту мысль.

Между тем ухаживания Роберта Брикса стали настолько настойчивыми, что перед Стефани встал выбор: либо уступить ему, либо прекратить эту связь.

– Ну, почему ты не можешь подождать?! – шептала она, сжимая в ладонях горячие руки Брикса. Он обнимал её и обещал отвезти в Париж, Лондон, Венецию, а, получая очередной отказ, обвинял во всём родителей Стефани, всё ещё имевших, не смотря на её заявления, имели над ней полную власть. – Это не так! – возмущалась она, но когда Брикс потерял терпение и сказал, что между ними всё кончено, выплеснула на родителей весь свой гнев. Она представляла себе их лица и говорила, говорила, говорила….

Досталось в монологах и Фрэнку. За трусость, за несдержанность, за то, что стал её первым мужчиной, и за то, что не нашёл в себе сил им остаться. Она даже попыталась вспомнить сестру и убедить себя, что если давно не осуждает жизнь Фелиции, то ничто не должно сдерживать и её. К чему терять Брикса из-за глупых предубеждений и страха?! Раз с церковной школой покончено, то глупо корить себя за то, что было у неё с Фрэнком. Да и разве у Брикса никого не было до неё?

Она покраснела и заочно обиделась на него за подобное непотребство, но тут же сочла это за хороший повод, чтобы не осуждать себя за прошлое.

Спустя три дня после разрыва Брикс встретил её после выступления и, попросив прощения за своё нетерпение, сказал, что готов ждать так долго, как она захочет. Стефани простила его и ненавязчиво предложила пойти к нему в квартиру.

– Кажется, ты говорил, что у тебя есть картина европейского художника? – кокетливо спросила она, но вместо новых нападок и уговоров уступить, была вынуждена слушать долгие и скучные разговоры об искусстве и торгах на бирже, благодаря которым ему удалось приобрести эту картину.

Стефани заскучала и решила, что Брикс действительно собирается сдержать данное слово. Интерес и волнение угасли, и она, вернувшись домой, поняла, что больше не хочет его видеть.

Мартина Шрайхарт встретила этот разрыв с весёлым оптимизмом и клятвенным обещанием, что долго Стефани не придётся оставаться одной, но меньше чем через месяц уехала вместе с кабаре в турне по северным штатам на полгода. Не желая оставлять Олдина одного, Стефани решила, что либо найдёт работу в другом кабаре, либо вернётся в «Весёлую бабочку». Калиб Уолтон пообещал, что попытается всё устроить, но Стефани, не желая ждать, решила устроить свою жизнь сама.

Новый режиссёр, по имени Самуил Гартлиб, выслушал её рассказ о прежней работе, сказал, что рекомендации Лилиана Батлера, несомненно, значат для него очень многое, но сейчас свободных мест нет, и единственное, что он может предложить – это место в третьем ряду за десять долларов в неделю. Стефани согласилась, но удовлетворения от новой работы не получила. После первых ролей у Батлера стать девушкой из толпы, оказалось, мягко сказать, обидно.

«Но это лучше, чем возвращаться в «Весёлую бабочку», – написала сестре Стефани.

Дней через десять, когда выносить безразличие режиссёра стало почти невозможно, она увидела Брюстера. Самуил Гартлиб слушал его, недовольно размахивая руками и жалуясь на загруженный график. Стефани услышала своё имя и длинную тираду о своей несостоятельности.

«Сейчас Брюстер струсит и уйдёт», – решила она, но вместо страха увидела нетерпеливое раздражение и решительно протянутые деньги, которые должны окупить ей час свободного времени.

– Эй! Эй, ты! – щёлкнул пальцами режиссёр, пытаясь докричаться до Стефани. Она не смутилась того факта, что он не помнит её имени, но циничная улыбка Брюстера заставила её покраснеть.

– Пообедаем? – предложил он. Стефани хотела отказать, но возвращаться на сцену хотелось ещё меньше, чем идти с Брюстером в ресторан.

За ленчем они почти не разговаривали. Стефани чувствовала пристальный взгляд Брюстера, сосредоточенный на её лице, вспоминала письма Фелиции и пыталась сдерживать отвращение.

– Ненавидишь меня? – неожиданно спросил Брюстер.

– Я? – Стефани поджала губы и решила, что лучше будет молчать. Лучше для сестры. – Думаю, Фелиция очень терпеливая женщина, – сказала она, забивая свой гнев как можно дальше в сознание.

– Терпеливая? – Брюстер презрительно хмыкнул. – Глупая, может быть, но отнюдь не терпеливая, – он закурил, словно разговор о Фелиции отбил у него аппетит.

– Думаешь, она без тебя никто? – не сдержалась Стефани. – Знаешь, что я думаю об этом? – она заставляла себя молчать, но уже не могла. – Это ты никто без неё! Глупый никчёмный музыкант!

– О! – Брюстер подарил ей безразличную улыбку.

Грязь, которую он вылил в ближайшие пять минут на сестру, охладила пыл и лишила её дара речи.

– Кажется, об этом она тебе не писала? – издевательски-серьёзно спросил Брюстер.

– Ты лжёшь! – прошипела Стефани.

– Ей нужно кого-то бояться, – он затянулся сигаретой. – Нужно, чтобы кто-то сдерживал её. Иначе… – тишина показалась Стефани зловещей.

Сколько ещё историй ей придётся услышать, если она останется здесь хоть на мгновение? Ей захотелось вскочить на ноги и убежать, но ноги не слушали её.

– Поверь, – вкрадчиво сказал Брюстер. – Фелиция сама загубила свою карьеру. Её время почти прошло. И если ты согласишься занять её место, от этого будет только лучше. Она сможет выступать раз в неделю и заботиться о сыне, а ты пойдёшь в гору и сможешь обеспечить их деньгами.

– Да как ты смеешь предлагать мне такое? – вспыхнула Стефани.

– Смею, – голос Брюстера стал тихим. – Я устал контролировать личную жизнь твоей сестры. Устал от её безрассудства. Всё, что мне нужно – это зрительный зал, и достойная партия, с которой можно мечтать о настоящей славе.

Глава тридцать третья

В эту ночь Стефани не смогла заснуть. Гнев менялся сомнениями, а сомнения снова уступали место гневу. Она обвиняла Брюстера за то, что он позволил себе рассказывать подобные вещи, обвиняла сестру за то, что та никогда не упоминала ни о чём подобном. Но главным лицом, на которое обрушивался гнев Стефани, была она сама. Почему вместо того, чтобы прогнать наглеца, поливающего грязью сестру, она слушала его?! Почему вместо того, чтобы дать твёрдый бескомпромиссный отказ, она обещала подумать?! Разве смеет она помышлять о том, чтобы забрать у Фелиции всё, чего та добилась с таким трудом?