Утром, встретив Олдвика у бассейна, она скинула халат и долго лежала на шезлонге с закрытыми глазами, зная, что он наблюдает за ней. На второй неделе пребывания в Лас-Вегасе Олдвик взял её на ознакомительную поездку по пустыне и показал племя индейцев, умудрявшихся поколение за поколением выживать в этом пекле.

Их жилища, их образ жизни, подарки в виде кожи змей, поразили Фелицию настолько сильно, что она до вечера не могла успокоиться, и когда встретилась с Килнером, начала уговаривать его, чтобы и он тоже посетил это место.

– Вы самая изумительная женщина из всех, кого я знаю, – признался за ужином Олдвик. Фелиция рассмеялась, но позже, ночью, призналась Килнеру, что эти слова произвели на неё впечатление. Килнер предложил ей съехать и поселиться в отдельном номере, но она отказалась.

Даже после того, как Олдвик признался ей в любви и сделал предложение, Фелиция ещё две долгих недели продолжала жить с Килнером, и лишь когда вопрос встал ребром, согласилась-таки поселиться в отдельном номере.

В Нью-Йорк Фелиция вернулась уже вместе с Олдвиком, оставив Килнера в Лас-Вегасе, заканчивать дела её будущего супруга. Он умер за два месяца до назначенного дня свадьбы, оставив все свои сбережения внебрачному сыну из Бруклина.

Фелиция лично встретилась с матерью мальчика и рассказала о том, как прожил последние годы Килнер.

Рыжеволосая, абсолютно непривлекательная, женщина расплакалась и, позвав сына, познакомила с гостьей.

Вернувшись домой, Фелиция написала три письма с приглашением на свадьбу, два из которых отправила в Чикаго Стефани и Лаверну, а последнее в Хайфилдс, матери.

Встретившись с Брезелстайлом, она рассказала об Олдвике и, сообщив о дате свадьбы, пригласила всю свою труппу, извинившись, что придётся уйти из кабаре, так как будущий супруг ужасно ревнив и своенравен.

Свадебное платье Фелиция заказала на собственные деньги и не показывала Олдвику вплоть до дня свадьбы. Отказалась она и переехать в его дом, сохранив таинство первой брачной ночи вплоть до дня свадьбы.

Глава тридцать шестая

После того, как Стефани получила письмо от сестры, ей потребовалось почти две недели, чтобы уговорить Брюстера оставить Чикаго и отправиться в Нью-Йорк.

Он боялся, что после того, как они заставили Фелицию уехать из города, она попытается отомстить, но Стефани убедила его, рассказав о том, что даже ребёнком сестра никогда не отличалась мстительностью, да и оттого, что она уехала, все только выиграли. Разве нашла бы она здесь такого супруга, как Клемент Олдвик?! Нет. Останься Фелиция в Чикаго, и её уделом стал бы этот фотограф (Стефани никогда не называла Лаверна по имени, притворяясь, что не помнит), или ещё кто-нибудь похуже. – Она могла остаться со мной, – осторожно сказал Брюстер.

– Я имею в виду мужчину, с которым её стало бы связывать нечто большее, чем музыка, – так же осторожно уточнила Стефани. – К тому же Олдвик не последний человек в Нью-Йорк, и, возможно, нам удастся убедить его замолвить за нас словечко, – Стефани замолчала и, обняв Брюстера за шею, поцеловала в губы. – Разве ты не хочешь перебраться на Бродвей? Разве в Чикаго мы не достигли всего, что могли достичь? – она отстранилась от него и подошла к окну.

Этот ход был давно проверен. Брюстер считал, что право выбора остаётся за ним, и это играло на руку Стефани. Если он скажет нет, то у неё будет время, чтобы привести новые доводы и переубедить его, а если да, то он никогда не сможет упрекнуть её, что она вынудила его принять нужное ей решение. Подобное поведение помогло Стефани повлиять на принятое Брюстером решение и многим позже, когда после свадьбы Олдвик любезно предложил им попробовать свои силы на Бродвее или же в одной из его гостиниц-казино в Лас-Вегасе.

Стефани слушала его, понимая, что сейчас от этого человека, возможно, зависит вся её будущая жизнь, и отчаянно пыталась скрыть свою неприязнь. Слишком высокий, слишком крупный, слишком невежественный.

«Как этот человек смог добиться такого влияния?!» – думала Стефани.

Особенно запомнился ей рассказ сестры о том, как в Лас-Вегасе они ездили в пустыню и познакомились с индейским племенем.

– Неужели это произвело на тебя впечатление?! – не смогла скрыть своего изумления Стефани.

В последующую после свадьбы неделю её мнение об Олдвике стало ещё более критичным. Всё больше и больше он начинал представляться ей необъезженным жеребцом, место которому на ферме, а не в элитной квартире Манхеттена.

Особенное возмущение вызвало у Стефани, когда за обедом Олдвик объявил свою молодую супругу превосходной наездницей, сумевшей объездить такого жеребца, как он.

Стефани огляделась по сторонам, словно желая убедиться, что за столом, кроме неё, Брюстера, сестры и Олдвика никого больше нет, и, сдерживая возмущение, попыталась объяснить, что подобное поведение, мягко сказать, аморально.

– А ты предпочитаешь, чтобы я раздавил её?! – рассмеялся Олдвик и безобидно подмигнул Стефани, намекнув на невысокий рост Брюстера и его хрупкое телосложение.

– Возмутительно! – буркнула Стефани и, поджав губы, заставила себя молчать.

– Если бы не его обещание устроить на Бродвее! – позже сказала она Брюстеру и, дождавшись, когда тот согласно кивнёт, вынесла на рассмотрение возможность поездки в Лас-Вегас. – Может, я и ошибаюсь, – вкрадчиво сказала она, – но мне кажется, пройдёт ещё пара дней, и мне придётся столкнуться с ужасом: испытать на себе ухаживания этого животного, а я, сам понимаешь, меньше всего хочу снова разрушать жизнь сестры. Если подобное поведение Олдвика – неизбежность, то пусть это будет кто угодно, только не я. Да и отказ, боюсь, поставит крест на его помощи нашей карьере.

Стефани снова дождалась, когда Брюстер согласно кивнёт, и, вспомнив о том, что договорилась встретиться с сестрой, оставила его наедине со своими мыслями.

Рассказ Фелиции о Лас-Вегасе нравился Стефани, и во время похода по магазинам она не желала слушать ничего, кроме историй об этом городе.

Вечером, оставшись с Олдвиком наедине, она расспросила его о гостиничном бизнесе, а именно о том, какие планы у него на Лас-Вегас. Политика и экономика не интересовали её, но слушать о растущей индустрии развлечений нравилось, особенно если Олдвик, с присущей ему уверенностью, говорил, что, обладая, хоть небольшим талантом и связями, покорить можно любую вершину.

– А связи у тебя теперь есть! – закончил он, потрепав Стефани за щеку, словно ребёнка. Она нахмурилась и спешно отстранилась назад, но затем-таки улыбнулась ему.

Спустя месяц Стефани и Брюстер перебрались в Лас-Вегас, и вернулись в Нью-Йорк лишь на крестины первенца, которого подарила Олдвику Фелиция. Девочка получилась на загляденье красивой, в точности копируя черты своей матери, что привело Стефани в неописуемый восторг.

– Даже страшно представить, какая судьба ждала бы девочку, окажись она похожей на отца, – прошептала она ночью Брюстеру.