Желая продемонстрировать всей Европе военные силы русских и побудить союзников больше прислушиваться к его голосу на предстоящих переговорах, Александр задумывает грандиозный смотр русской армии на обширной равнине возле городка Вертю в 120 верстах от Парижа между Эпернеем, Бриенном и Шалоном – на тех самых Каталаунских полях, где в 451 году римский полководец Аэций разгромил орды Аттилы. В смотре участвуют семь дивизий кавалерии и одиннадцать дивизий пехоты общей численностью 150 тысяч человек, в том числе 96 генералов, а также 540 орудий. Царь лично входит в малейшие детали расстановки и передвижения войск, в продолжение нескольких недель держа в напряжении весь штаб. Ни одно сражение не готовилось с большей тщательностью. Генеральная репетиция в присутствии Его Величества и молодых великих князей проходит как по маслу. На следующий день прибывают иностранные гости: император Франц, король Пруссии, герцог Веллингтон, князь Шварценберг и множество маршалов, генералов и принцев крови, съехавшихся в Вертю из Парижа, Гааги, Берлина, Лондона; разумеется, присутствует и неизбежная баронесса де Крюденер в сопровождении дочери, зятя и д'Эмпейтаза. Все дома в Вертю и его окрестностях реквизированы для размещения именитых гостей. Павильоны, предназначенные для заседаний и банкетов, украсил сам Фонтен, любимый архитектор Наполеона. Военный лагерь, осаждаемый толпами бродячих торговцев, походит на ярмарку, разукрашенную разноцветными флагами и иллюминованную, но на которой властвуют военные. Под белыми тентами собраны все роды русских войск. Трубачи и барабанщики репетируют в соседнем лесочке. Сердца всех – от простого пехотинца, начищающего свою амуницию, до генерала, мысленно повторяющего инструкции, – сжимает одна и та же тревога: будет ли Александр доволен зрелищем?
10 сентября, солнечным утром, царь и приглашенные поднимаются на вершину холма, и парад начинается. Великий князь Николай впервые командует бригадой гренадер, великий князь Михаил – ротами конной артиллерии. Во главе армии – фельдмаршал Барклай де Толли. Безупречно прямые линии войск ослепляют даже знатоков. По сигналам – они даются пушечными залпами – живые линии расходятся, вытягиваются, поворачиваются, соединяются, снова разъединяются, не допуская ни единой ошибки. Солдаты вышагивают как автоматы. Лошади безупречно держат равнение и в такт качают головами. Один полк сменяется другим. Полки отличаются друг от друга только цветом мундиров. Когда на миг замолкают барабаны и трубы, слышен шум, производимый движением мощного войска, подобный шуму катящей свои воды могучей реки. Когда войска выстраиваются в каре, начинается пушечный и ружейный огонь. От артиллерийских залпов содрогается земля, и вся равнина заволакивается клубами дыма. Под прикрытием этой дымовой завесы армия молниеносно покидает поле маневров. Через двенадцать минут оглушительной пальбы наступает тишина, дым постепенно рассеивается и открывается опустевшая равнина. Подобного геройства не ожидал никто из союзников. Веллингтон в изумлении восклицает: «Никогда я не представлял, что можно довести армию до подобного совершенства!» Александр, лучась счастьем, отвечает: «Я вижу, что моя армия – первая в мире, для нее нет ничего невозможного!»
Сияющая мадам де Крюденер восседает в элегантном придворном экипаже, присланном за ней императором и запряженном четверкой лошадей. Соломенная шляпа прикрывает шиньон из белокурых волос. На нее устремлены все взгляды, и она воображает себя героиней праздника, настоящей императрицей, чье место рядом с императором, ее мистическим супругом. «Я видела во главе армий великого человека, избранника судьбы. На заре веков предсказано его явление, и память о нем сохранится в веках, – скажет она позже. – Предвечный призвал Александра, и Александр покорно явился на зов Предвечного». Она не предчувствует, что этот апофеоз предвещает закат. В тот же день царь принял решение удалить ее от себя. Что это – усталость? Или прозрение? Он еще не объявил ей об отставке, и вечером она царит на званом обеде, сервированном на триста персон, который Александр дает своим гостям. На следующий день – день памяти Святого Александра Невского – она вместе с государями-союзниками присутствует на торжественной службе, свершаемой под открытым небом семью священниками у семи алтарей перед стопятидесятитысячным войском, построенным в семь каре. За молебном следует банкет для русских и иностранных генералов. Александр поздравляет их с блестяще проведенным смотром, объявляет, что жалует титул князя фельдмаршалу Барклаю де Толли и обещает солдатам скорое возвращение к домашним очагам. «Это самый счастливый день в моей жизни, – говорит он мадам де Крюденер. – Никогда его не забуду. Мое сердце переполняла любовь к моим врагам. Я горячо молился за них и, в слезах припав к подножию Распятия, молил Господа быть милостивым к Франции».
В состоянии религиозной экзальтации Александр задумывает скрепить союз великих держав – России, Пруссии и Австрии – торжественным актом, который основывался бы на заповедях Евангелия и соединил их, «как братьев и соотечественников». Таким образом, политический альянс будет подкреплен мистическим союзом, что придаст ему особую значимость. Давно уже владеет им мысль, что государь может управлять своим народом, только постоянно сверяясь с Божьей волей. Беседы с мадам де Крюденер укрепили в нем это убеждение. Он собственноручно набросал вчерне проект документа – незыблемого, святого договора, назвав его «Священный Союз». Окончательная редакция документа поручена секретарю царя А. С. Стурдзе и графу Каподистрия. По настоянию Александра этот международный акт, беспрецедентный в истории европейской дипломатии, начинается приличествующим ему обращением к «Пресвятой и Нераздельной Троице». Державы, подписавшие акт, обязуются «руководствоваться… заповедями любви, правды и мира, которые, отнюдь не ограничиваясь приложением их единственно к частной жизни, долженствуют, напротив того, непосредственно управлять волею царей и водительствовать всеми их деяниями». Далее в тексте уточняется: «Соответственно словам Священных Писаний, повелевающих всем людям быть братьями, трое договаривающихся монархов пребудут соединенными узами действительного и неразрывного братства, и, почитая себя как бы единоземцами, они во всяком случае и во всяком месте станут подавать друг другу пособие, подкрепление и помощь; в отношении же к подданным и войскам своим они как отцы семейств будут управлять ими в том же духе братства, которым они одушевлены для охранения веры, мира и правды». Наконец, все три союзные государя «почитают себя, аки постановленными от Провидения для управления тремя единого семейства отраслями».
Александр очень гордится этим туманным по содержанию, выспренним по стилю пактом, должным объединить государей трех разных христианских конфессий: католика, православного и протестанта. Король Пруссии охотно подписывается под этим «Символом веры», вызвавшим в его памяти клятву, которой как-то ночью в Потсдаме они обменялись у гроба Фридриха Великого. Император Франц, не решавшийся ступить на столь мистический путь, вскоре уступает настояниям Меттерниха, который пренебрежительно называет договор: «Звонкая, но пустая бумага». На самом деле австрийский канцлер сразу распознал, каким полезным орудием станет Священный союз в политической практике. Согласно пакту долг государей – помогать друг другу в поддержании мира между союзными нациями и в подавлении революционных движений как в своей стране, так и у соседей. Иными словами, участники пакта, в теории представая рыцарями порядка и защитниками легитимизма, на практике превращаются в полицейских Европы. Не подобные ли соображения руководили и Александром? Любитель единообразия и спокойствия народов, он охотно бы по-отечески властвовал над своими подданными, как отец семейства над своими чадами. Бог, которому он молится, одет в жандармский мундир. Так что царь, путаясь в рассуждениях, разрываясь в противоречиях, скрытничая и лукавя, по своему обыкновению, прикрывает будто бы искренним идеализмом трезвый политический расчет. Впрочем, его служение России не есть ли служение Богу? Все смешивается в его голове: территориальные приобретения – с толкованием Библии, вино банкетов – с вином причастия.