Больше всего она боялась, что он передумает и незаметно растворится в толпе. Потому и оставила его за своей спиной, чтобы не лишать выбора. Пускай идет, если хочет. В конце концов, ни кому не навязываюсь.
Гордая. Она была очень гордая.
Но когда подошла к остановке и увидела свой автобус, испугалась.
“Сейчас, я сяду, а он нет! Помашет рукой и виновато пожмет плечами, мол не судьба. И по часам постучит еще пальцем: спешу, вспомнил про заседание, неотложные, мол, дела…”
Она вспыхнула, внутри словно что-то взорвалось и в воронку от взрыва ухнула вся душа — на сердце легла пустота, мир потускнел, солнце погасло, небо тучи заволокли, ветер поднялся, наполняя воздух тяжелой асфальтовой пылью, и губная помада на губах сразу стала неуместной, шероховатой, даже противно-колючей. И прическа показалась дурацкой. И платье — розовое, как детский ночной горшок — захотелось снять и навеки забросить. И свои ожидания позабыть. За них особенно стыдно. Ну не дура ли, жила себе и жила…
Она попыталась наперекор всему вернуться к нему, стать рядом, снова за руку его цепко схватить, но толпа подхватила ее и понесла к двери автобуса. Восстать против толпы не позволила гордость — вот такой парадокс.
“Я так и знала,” — горестно сказала себе она и, как на эшафот, шагнула на ступеньку.
Страшно хотелось оглянуться, позвать его за собой, но она была упряма. Упряма и очень горда. Потому чаще других оставалась одна. За то и любили ее фиалки. Шагнула, не оглядываясь. Будь что будет.
Он тоже паниковал. Напряженно шел за нежным, прекрасным, волшебным, боясь потерять ЭТО в чужой агрессивной толпе. Ему все время казалось, что стройная тоненькая фигурка растворится, и он потеряет ее навсегда! Еще недавно совсем он не знал, что она есть на свете, но теперь потеря этой чудесной девушки воспринималось тяжелой утратой. В душу заползали растерянность, боль и страх. Он давно уже ничего не боялся, но вот теперь стало по-настоящему страшно.
“Где? Где я буду ее искать? Даже имени ее не спросил, (не дурак ли) даже где живет не узнал”.
В панике он забыл, что найти ее очень просто — там, где увидел впервые. Адрес простой: цветочный магазинчик, метро…
Но он об этом забыл и, грубо расталкивая прохожих, отчаянно старался не отставать, потому что поглощенная своими переживаниями она снова пошла очень быстро — так, как привыкла ходить.
Увидев, что она направилась к автобусу, он успокоился, — теперь-то мы вместе, — и снова разволновался.
“Черт! — мысленно выругался он. — К дверям хлынула толпа, я что-то должен сделать. А что? Должен раскидать всех и занять ей место. Но как это делается? Раньше умел, но так давно не ездил городским транспортом, что разучился. Подумает, что я вахлак, что даже не смог ей место занять…
Да, я вахлак, черт возьми! А почему мы едем автобусом? Почему не взяли такси?
Потому, что я, дурак, не подумал об этом, вовремя не сообразил. Теперь она точно решит, что я жадный.
Как глупо. Совсем разучился ухаживать за простыми девушками…
Что они любят? Если в ресторан не захотела, может отказалась бы и от такси…
Черт, какой я кретин!”
С этой мыслью он сел в автобус, очень вовремя сел — двери сразу закрылись. Народу набилось в салон очень много, ехали, терлись друг о друга, как в бочке селедки, всем сильно мешал его огромный портфель. И сам он всем чрезвычайно мешал. “Мужчина, с вашими габаритами ездить надо в такси!” “Или ходить пешком!”
Унизительно, если она это слышит!
Он испуганно оглянулся — она далеко.
Несколько минут он сомневался, стоит ли протискиваться к девушке, будет ли это прилично и не пострадает ли его костюм: галстук его был уже на плече. На чужом. И по туфлям кто-то топтался.
Осознавая свою беспомощность, он страшно злился. В конце концов решился и, протолкнувшись к ней, шепнул:
— Какая милая давка.
— На этом маршруте всегда такая, — шепнула она в ответ.
Он смутился:
— Простите.
— За что? — удивилась она.
— Я не сообразил пригласить вас ехать в такси.
Она была уверена, что его потеряла и теперь счастья скрыть не смогла.
— Ну что вы, зачем такси? — радостно рассмеявшись, сказала она. — Мы приехали, выходим сейчас.
И начала быстро продвигаться к двери. Он, не зная, что делать с портфелем, который всем мешал и мешал, неловко двинул за ней.
Когда, наконец, кончился ад, и оба они оказались на тротуаре, он с облегчением выдохнул:
— Уф-фф! Неужели я вышел оттуда живой!
Она озорно улыбнулась:
— А я каждый день подвергаю себя такому вот испытанию.
— Да-а, это невероятно тяжелый труд, ездить городским транспортом. Здесь и массаж, и тренажеры. А куда мы теперь?
— Туда, — она махнула рукой в сторону громадного четырехэтажного здания, расположившегося в переплетении двух улиц.
Мужчина начал припоминать, что там располагалось в годы, когда он был задорным и юным. И припомнил, и удивился:
— Это же…
Она рассмеялась, заразительно, звонко:
— Да-да, это универмаг.
— Вы и универмаг? Вы что, и там работаете?
— Я там живу.
Шум терзаемого стартера не обманул. Продравшись сквозь густую растительность, я действительно выползла на дорогу и возблагодарила Всевышнего. На обочине стояла машина с открытым капотом, под капотом копошился мужчина.
“Вот он, спаситель!” — подумала я и, решительно одернув остатки французских кружев, боевито поправила шевелюру.
Натянув на лицо прелестнейшую из богатого арсенала улыбок, звонким голосом двадцатилетней кокетки спросила:
— Поломка?
Из-под капота раздалось:
— Черт возьми, да! Поломка! И не одна!
— И я не одна, — воскликнула я и предложила: — Давайте друг другу поможем. Я машину вам починю, а вы нас с подругой до города довезете.
— Машину почините? Разве вы разбираетесь в этом? — с задумчивым безразличием был мне послан ответ.
Задумчивость относилась к поломке, безразличие — явно ко мне.
Я презрительно хмыкнула:
— Хм, разбираюсь ли я?! Да я просто ас! Если клянетесь, что подбросите нас с подругой до города, то я моментально запущу ваш старый движок! И выйдите наконец из-под капота, сколько там можно торчать!