– Слышь, мужик, я смотрю, ты по-хорошему не понимаешь, – тянул свое амбал, оглядываясь по сторонам. Двор перед складом огорожен непроницаемым для взгляда забором, никого из лагерного персонала не видать – значит, Никиту можно смело наказывать за несговорчивость.
– По-хорошему понимаю, а по-плохому – нет.
– Я с тобой по-хорошему.
Амбал подал знак, и его сообщники обступили Никиту с двух сторон.
– Не получается у тебя по-хорошему.
– Сейчас получится, – ухмыльнулся амбал и ударил его кулаком под дых. Вернее, попытался провести такой удар, но его рука застряла в жестком блоке. И тут же последовал ответный удар – локтем снизу-вверх в подбородок. Клацнули зубы, послышался жуткий утробный звук, но Никите некогда было смотреть, к чему привел его удар. Он переключился на бугая, который зашел к нему справа – блокировал ударную руку и ногой в живот отшвырнул от себя его дружка, приготовившегося бить слева. Удар влево, вперед, снова в сторону… На этом все и закончилось. Противник только смотрелся внушительно, на деле же он мало что из себя представлял.
Никите даже стало обидно, что дело не дошло до жестокой схватки. Мог бы всю злость на судьбу из себя выплеснуть, а так брожение осталось. Как бы самому на кого-нибудь не вызвериться…
Белая лошадь превратилась вдруг в телегу, из которой выросла сначала одна мачта с парусами, затем вторая. И не поле пшеничное уже колосится, а штормовое море бушует, и какой-то фрегат под черными парусами навстречу несется. А на носу корабля – вырезанная из дерева русалка, и она превращается в Ларису, заключенную в объятия рогатого черта. Она закричала, увидев Никиту, но это не призыв о помощи. Черт хоть и сжимает ее своими парнокопытными лапами, но Лариса даже не пытается вырваться. А кричит она, чтобы предупредить об опасности…
Никита открыл глаза и в полумраке дежурного освещения увидел зэка, который осторожно подходил к нему. Он тут же закрыл глаза, чтобы не выдавать себя, и, когда человек приблизился к нему, схватил его за горло так, чтобы пальцами вырвать кадык.
– Тебя Кроль зовет, – в ужасе прохрипел бедолага.
– Кроль? – Никита разжал пальцы, и заключенный в панике шарахнулся от него.
– В бытовке он. Иди, он зовет…
Из карантинного барака Никита сразу попал в промзону, там его промурыжили до ужина, после которого он и оказался в отрядном общежитии. А там и отбой не заставил себя ждать. Но все-таки Никита уже знал, кто «смотрит» за бараком. Некто Кроль здесь в большом почете. Причем «смотреть» он поставил себя сам. Сила за ним, а значит, и власть. За лагерем вроде бы «смотрел» кто-то из воровской масти, но поговаривали, что его здесь никто не слушался. Кто сильней, тот и прав – обычное дело для общего режима.
Отказываться от разговора с отрядным «смотрящим» Никита не стал: не видел он смысла бросать вызов сильному мира сего. Легче признать чью-то власть, чем плыть против течения.
Кроль сидел в бытовке за длинным столом. Крупная лысая голова, узкий, чуть ли не под прямым углом скошенный к вискам лоб, шитые-перешитые надбровья, боксерский нос, массивная челюсть. Глаза настолько маленькие, насколько тяжел взгляд. Широкие, в татуировках, плечи, выставленные на обозрение накачанные бицепсы, толстые, как сардельки, пальцы, местами поросшие жесткими волосами. С ним трое «быков» такой же внушительной комплекции. Только если в глазах Кроля просматривались признаки интеллекта, то у подельников – молчание разума. Но этим они и опасны. Даже не станут задумываться, стоит им связываться с Никитой или нет. Дадут им команду «фас», и пойдут они рвать и метать.
– Ты кто такой? – исподлобья глядя на Никиту, спросил Кроль.
Перед ним стояла кружка с дымящимся чифирем, но не в том сейчас настроении «смотрящий», чтобы угощать новичка. Очень он далек от радушного гостеприимства, но так это и неудивительно. Стоило бы крепко задуматься, если бы все было как раз наоборот.
– Гурьян я.
В бригаде Никиту звали Китом, а в следственном изоляторе окрестили Гурьяном. Там нормально все было, без рукоприкладства, зато здесь, не успел он заехать, сразу началось. Может, потому «смотрящий» и вытащил его на этот разговор.
– По какой командировке?
– По первой.
– Откуда?
– Из Москвы.
– Не любят у нас московских, – криво усмехнулся Кроль. – Слишком они борзые. Поначалу, пока в стойло не загонишь… В стойло ведь и раком загнать можно, да?
– Не знаю, не загонял.
– Тебя самого загнать могут. Дуремар обид не прощает.
– Дуремар?
– А кому ты рыльник на раздаче начистил?
– Рыльник? Не жалуешь ты Дуремара, Кроль, – с усмешкой заметил Никита.
Какое-то время «смотрящий» сверлил его удивленным взглядом, будто пытаясь выяснить, каким умом он смог дойти до этой скрытой от него истины.
– Ну, жалую или не жалую, это не твое дело, мужик. Твое дело в том, что я с Дуремаром считаюсь. Он человек, а ты, извиняй, пыль под ногами.
– А если не извиняю? – жестко спросил Никита.
И снова «смотрящий» на какой-то момент завис в раздумье, а потом с презрительной ухмылкой бросил:
– Класть я на тебя хотел.
– Ты меня позвал, чтобы это сказать?
– Я не понял, ты чо, мужик, в стойло захотел? – вскинулся «смотрящий». – Так я тебя поставлю!
Никита не метил на место Кроля, поэтому не было смысла поднимать волну. Хотя и возникло вдруг желание разнести все вокруг, но он промолчал, и это успокоило «смотрящего». Он сделал из кружки несколько глотков и подвинул ее «быку», сидящему справа от него. Достал сигарету, закурил, выпустив вместе с дымом остаток злобы, и с важным видом изрек:
– Дуремар накосячил, не вопрос. Сам нарвался, сам и огреб. Но за ним Швед, а это сила… Знаешь, кто такой Швед?
Никита пожал плечами. Он и про Дуремара ничего толком не знал, а тут еще Швед какой-то.
– Сколько ты на карантине был?
– Ну, неделю.
– Неделя – это много. Чтобы в наши расклады въехать, много. А ты, я смотрю, невъезжающий, – усмехнулся Кроль.
Заулыбались и его «быки», с неприязнью глядя на Никиту.
– А зачем это мне? Я на авторитет не претендую, мне без разницы, кто в зоне королюет. Швед так Швед, мне что?
– Швед?! Королюет?! – с досадой нахмурился барачный пахан. – Да нет, мужик, ты это загнул…
– Ну, если не королюет, зачем про него знать?
– А затем, что Дуремар с ним. А ты Дуремара обидел, он «ответку» дать может. Ты, мужик, точно недогоняющий.
– Гурьян меня зовут.
– Недогоняющий ты. Так и будут тебя звать, если въезжать начнешь. А если не начнешь, то в тебя в самого въедут. Сначала шершавого завезут, а потом и под нож пойдешь. Это у нас на раз-два…