Правда, на службе наблюдаемый персонаж не курил и, если и выпивал время от времени, то очень умеренно и исключительно в случаях, предусмотренных протоколом. Нахождение в высокой должности автоматически предусматривает хотя бы показное следование насаждаемой сверху моде на здоровый образ жизни. Разрабатывая этого человека, Глеб тщательно изучил маршруты его утренних пробежек, но от мысли пробежаться трусцой с ним за компанию пришлось отказаться: жир господин генерал-полковник растрясал под чутким наблюдением целых трех телохранителей, связываться с которыми у Слепого не было ни малейшей охоты.
Поправив галстук-бабочку и одернув смокинг, Глеб бесшумно выскользнул из укрытия. Он не осуждал господина замминистра за двуличие, поскольку и сам никогда не пил и не курил, находясь при исполнении. И что с того, что мотивы для такого поведения у них разные — результат-то одинаковый!
Кроме того, причин бросить в его превосходительство камень-другой хватало и без того. Глебу не очень нравился способ, которым это решили сделать. Пьяный в стельку чинуша, который, шатаясь, поднимался сейчас на переброшенный через канал горбатый мостик, не зря распинался по поводу компромата и доказательств. Все это у Глеба имелось, причем в количестве, достаточном для того, чтобы приземлить господина генерала на нарах годков, эдак, на двадцать или двадцать пять — разумеется, с конфискацией. Из этого мог бы получиться громкий показательный процесс; Глеб не одобрял поднятую средствами массовой информации антикоррупционную шумиху, но на ее фоне решение, принятое кем-то на самом верху по делу господина генерал-полковника, выглядело особенно свежим и нетривиальным.
Предмет размышлений Глеба Сиверова уже добрался до середины мостика и остановился, повернувшись лицом к пруду, у дальнего берега которого сиял огнями обреченный от рождения до смерти торчать на приколе парусник. Некоторое время его превосходительство, заметно покачиваясь, всматривался в циферблат наручных часов, потом невнятно выругался матом, выбросил в воду погасший окурок и основательно приложился к бутылке. Пока он этим занимался, Слепой вышел на исходную, задержавшись в тени фонарного столба. В отличие от его превосходительства, он был в состоянии разглядеть стрелки на циферблате, но на часы не смотрел: как всегда в подобных ситуациях, торопливый бег времени ощущался почти физически, как будто каждая секунда, падая в вечность, издавала слышный только ему звук, похожий на звук упавшего в стоячую воду камешка. Камешки быстро-быстро падали в воду один за другим; наконец, настал черед последнего. В километре отсюда щуплый неприметный человечек в рабочем комбинезоне и толстых диэлектрических перчатках открыл жестяную дверь распределительного шкафа и аккуратно поместил между контактами еще теплый трупик мыши с перебитым скобой пружинной мышеловки хребтом. Сверкнула яркая вспышка короткого замыкания, снопом брызнули красноватые искры, и в парке, а заодно и двух прилегающих к нему кварталах, разом погас свет.
— Что за черт? — недовольно произнес человек на мостике. — Этого еще не хватало!
Послышалось чирканье колесика о кремень, брызнула слабая искра, и в тумане робко расцвел оранжевый огонек. Как свечу, держа перед собой бензиновую зажигалку, толстяк повернулся кругом и вздрогнул, очутившись лицом к лицу с Глебом.
Момент был просто идеальный для того, чтобы в лучших традициях гопников всех времен и народов попросить огоньку. Но Глеб вдруг почувствовал, что не хочет ничего говорить — не здесь, не сейчас и не с этим человеком, — и ограничился тем, что сделал быстрое движение правой рукой.
— Э!.. — со смесью испуга и раздражения воскликнул толстяк, вздрогнув от короткого укола в плечо, и вдруг покачнулся.
Зажигалка звякнула, ударившись о неровную брусчатку, но не погасла. VIP-толстяк тяжело привалился поясницей к перилам, хватаясь освободившейся рукой за то место, где под могучим слоем сала скрывалось сердце. Из его перекошенного рта вырвался тяжелый хрип, бутылка выпала из помертвевших пальцев и с характерным треском разбилась вдребезги о мостовую, добавив к ночным запахам струю резкого коньячного амбре.
Умирающий качнулся еще раз, колени его подломились, и он начал сползать наземь по скользким от конденсата чугунным перилам. Глеб быстро шагнул вперед, наклонившись, принял на плечо переломившееся в пояснице тело, подхватил одной рукой под колени, словно собирался, как невесту, взять стопятидесятикилограммового генерала на руки, и с натугой перевалил через перила.
Туман под мостом лениво колыхнулся, снизу послышался тяжелый всплеск, и то, что минуту назад было генерал-полковником и одним из заместителей министра обороны могущественной ядерной державы, погрузилось в черную, как смоль, холодную воду канала.
На то, чтобы задействовать резервный генератор, персоналу клуба понадобилась всего одна минута, но этого хватило: когда в старом парке снова вспыхнули огни, на горбатом мостике уже никого не было. Лишь оброненная его превосходительством бензиновая зажигалка еще какое-то время продолжала гореть на берегу медленно испаряющейся коньячной лужи, но задолго до наступления утра погасла и она.
Змей сидел на молодой, но уже как минимум однажды подстриженной траве газона, привалившись спиной к стволу какого-то дерева и чувствуя, как медленно, но верно отсыревает одежда и подмокает находящийся в непосредственном соприкосновении с землей зад. Вокруг плотной стеной стоял сгустившийся туман; свет горящих у ворот клуба ярких фонарей с лампами повышенной интенсивности сюда почти не достигал, его хватало лишь на то, чтобы различать в тумане стволы двух или трех стоящих поблизости деревьев да утонувший в синевато-серой мгле неясный приземистый силуэт «БМВ».
Неподвижно сидеть на сырой земле, вглядываясь в туман и мрак и дожидаясь неизвестно чего, было и холодно, и смертельно скучно, особенно для такого непоседы, каким уродился Змей. Важность возложенной на него миссии почти ничего не меняла; она придавала этому «великому сидению» видимость необходимого действия, но не могла ни согреть, ни снять усиливающиеся неприятные ощущения в затекших конечностях и отсиженном заду.
Змей злился — в основном на клиента, непредсказуемое поведение которого превратило простое, привычное дело в какую-то тоскливую тягомотину. Другой на его месте уже давным-давно остыл бы, присыпанный землей и ветками на каком-нибудь пустыре или вот в этом парке, а этот тип продолжал непонятно финтить, раз за разом совершенно непостижимым образом уходя от уготованной ему незавидной участи. Как будто, вздумав изловить жирного домашнего кота, они вдруг обнаружили, что охотятся на шустрого стреляного воробья: ты его хвать, а он взмахнул крылышками и упорхнул.
Еще Змей злился на Клюва, который принципиально отказывался иметь дело с огнестрельным оружием, предпочитая действовать тихо, без пальбы и иного шума (а заодно, как не без оснований подозревал Змей, и без статьи за незаконное хранение и ношение). Если бы не это чистоплюйство, клиента можно было шлепнуть еще там, во дворе. И, уж если этого не случилось, оставить здесь, в парке, следовало Хомяка, которому абсолютно все равно, где сидеть, и у которого просто не хватит ума на то, чтобы соскучиться. Но нет, Клюв решил иначе, и ясно, почему: чтобы Змей не донимал его жалобами на скуку и критикой избранной тактики, которая, с какой стороны ни глянь, ну, ни к черту не годится.