Еще сильнее, чем побить майора по небритому лицу, Глебу хотелось спать. Но оба эти желания в данный момент были неосуществимы. И с тем, и с другим следовало повременить, но Слепого такая отсрочка не огорчала: чем она длиннее, тем слаще будет долгожданный миг.
Еще ему хотелось есть. Поскольку здесь, в конспиративной берлоге, утолить голод было нечем, кроме банки консервов сомнительной свежести да различной подлежащей растворению в кипятке сублимированной дряни, Глеб решил для ровного счета добавить это третье желание к первым двум, чтобы, когда придет время, в полной мере вкусить плотских удовольствий: разобраться с майором и его лысым напарником, хорошенько поесть и с чувством выполненного долга завалиться спать часиков, этак, на десять.
Кроме того, кто рано встает, тому Бог подает. Или, как говорят американцы, время — деньги.
Время и впрямь было дорого, и Глеб не стал тратить его на дальнейшие размышления. Ему опять вспомнился Акутагава: идиот убежден, что вокруг него одни идиоты. Богатый опыт оперативной работы и врожденные способности майора ФСО Полынина не вызывали сомнений, но Глеба он недооценил, причем крепко. Если первый телефонный звонок кое-как можно было списать на сознательную попытку лишний раз утвердить свое мнимое лидерство и продемонстрировать несуществующее превосходство, то завершившийся минуту назад разговор трудно было расценить иначе, как выходку утратившего связь с реальностью, окончательно уверовавшего в свои исключительные умственные способности идиота.
Ясно, на оперативную работу в такой солидной конторе, как ФСО, дураку не попасть. Но дурак и идиот — далеко не одно и то же, и даже самым умным и осмотрительным людям случается порой совершить идиотский, необдуманный, имеющий фатальные последствия поступок. Именно такую штуку только что отколол майор Полынин; впрочем, если говорить о фатальности, то свою судьбу он выбрал в тот самый день и час, когда отважился вступить в прямой, непосредственный контакт со Слепым.
Вскрыв тайник, Глеб выбрал из хранившегося там внушительного арсенала предмет, полнее всего отвечавший требованиям момента — или, как стало в последнее время модным говорить с высоких трибун, вызовам современности. Этот ствол он приобрел по случаю и до сих пор не пользовался им ни разу — просто не подворачивалась оказия. Сейчас она, наконец, подвернулась — так ему, во всяком случае, казалось, — и именно ради этого ствола он приехал сюда, а не в какое-нибудь другое место.
Сидя на корточках перед ямой в полу, на дне которой маслянисто отсвечивала вороненая сталь и лоснились медные бока плотно забитых в пулеметную ленту патронов, он взвесил на руке пистолет. Теоретически вся цепь допущенных противником просчетов могла являться частью какой-то тонкой игры. Тогда под чеканное определение Акутагавы подпадал не Полынин, а сам Слепой, и не заросший неуставной шерстью майор, а именно он в эту минуту уверенной поступью шагал навстречу весьма и весьма незавидной участи.
Но место и время назначенной встречи не могли означать ничего, кроме того, о чем первым делом подумалось Глебу, когда он услышал, какого рода помощь собрался оказать ему «новый куратор». Кроме того, даже если какая-то игра с ним и велась, Сиверов, хоть убей, не видел, в чем она заключается и какие цели может преследовать. А раз так, действовать предстояло по обстановке. Незаменимый «Стечкин», как обычно, был при нем, привычно скрываясь под полой кожанки. Пистолет, который он сейчас держал в руке, вряд ли мог ему пригодиться, если он просчитался. Но Глеб чувствовал, что просчета нет, да и случай был как раз из тех, когда запас карман не тянет.
Вовремя вспомнив подходящую поговорку, он уложил ствол в спортивную сумку и старательно запечатал тайник. Обычно он не прибегал к таким жестким средствам защиты, как мины-ловушки, ограничиваясь укладкой поперек щели между досками неприметного тоненького волоска — контрольки, как это называется на жаргоне шпионов и оперативников. Но обстановка диктовала иные правила игры, и перед тем, как опустить на место последнюю доску, Глеб привязал к вбитому в ее изнаночную сторону гвоздю прочную леску. Второй конец лески был привязан к кольцу предохранительной чеки осколочной гранаты. Зная о существовании ловушки, ее ничего не стоило обезвредить, но торопыга, беспечно поднявший конец доски больше чем на пять сантиметров, рисковал получить крайне неприятный сюрприз. Бетонное перекрытие должно было без проблем выдержать удар, и понесенный соседями по подъезду ущерб обещал стать исключительно материальным, и притом не слишком крупным. Зато неизбежный в подобных случаях широкий общественный резонанс послужил бы Глебу сигналом, что одна из его конспиративных лежек рассекречена, и появляться там не стоит — ныне, и присно, и во веки веков, аминь.
Седлая во дворе мотоцикл, Сиверов, как наяву, видел перед собой не сухой асфальт проезда, а широко разведенные зубастые челюсти огромного капкана, который поджидал его впереди. Банка рыбных консервов — та самая, с сомнительным сроком годности — лежала в сумке бок о бок с пистолетом, обернутая тряпицей, чтобы не брякала. Глеб не знал, сколько времени потребуется на изучение устройства приготовленной для него ловушки, и сколько этого времени будет впустую потрачено на ожидание. А что может быть глупее и нелепее, чем, сидя в засаде, выдать себя голодным урчанием в животе?
Он подозревал, что слишком долго ждать не придется. Судя по раздававшимся в трубке посторонним шумам, Полынин говорил с ним из машины, а периодичность, с которой поступили его звонки, наводила на мысль, что идея «помочь» Глебу избавиться от тела генерала МВД Васильева пришла майору в голову спонтанно. Спора нет, это был недурной способ покончить с делами одним махом — так сказать, убить одним выстрелом двух зайцев. Вероятно, эта погибельная мыслишка показалась майору гениальным озарением, и он, как истинный любитель импровизаций, стал действовать по наитию, не откладывая дела в долгий ящик.
Что ж, подумал Глеб, запуская двигатель, — так тому и быть. Импровизировать любят многие, но стать истинным мастером импровизации удается далеко не каждому. И, если давшего петуха саксофониста могут просто освистать, то в оперативной работе платить за неудачные импровизации приходится куда дороже. В некотором роде Глеб был даже рад тому, с какой поспешностью небритый «куратор» стремился во что бы то ни стало уже сегодня произвести окончательный расчет: тянуть и впрямь не имело смысла.
Утренний час пик еще далеко не кончился. Глеб гнал мотоцикл во весь дух, радуясь каждой пробке, мимо которой проезжал: в одной из них вполне могли застрять Полынин с напарником. Чем эта парочка занята в данный момент, он, разумеется, не знал, но чувствовал, что спешка в данном случае будет не лишней.
Предчувствие его не обмануло, хотя, подъехав к расположенному за поворотом на тридцать седьмом километре Ленинградского шоссе заброшенному песчаному карьеру и обнаружив, что тот пуст, Глеб испытал некоторое разочарование. Но долго расстраиваться было некогда. Съехав с ухабистого проселка на заросшую пустозельем обочину, он спешился, скатил мотоцикл в случившуюся поблизости неглубокую ложбинку, уложил на бок и старательно замаскировал стеблями прошлогоднего бурьяна и ветками, срезанными с разросшегося поблизости калинового куста. Калина уже собралась зацвести, и Глеб порадовался тому, что набухшие, готовые лопнуть крошечные бутоны еще не распустились. Белеющая в бурьяне груда цветущих веток послужила бы не столько маскировкой, сколько своеобразным указателем: глядите, тут что-то спрятано!