Потянув рычажок под сиденьем, он освободил защелку замка и, оставив мертвого Бизона за рулем, открыл багажник. То, что он увидел внутри, было сродни чуду. Автоматные пули в трех местах пробили насквозь жестяную изнанку спинки заднего сиденья, но на состоянии хранящегося в багажнике ценного груза это никак не отразилось: на товарище генерале не было ни царапинки. Несмотря на то, что Глеб надежно связал его по рукам и ногам, пленник как-то ухитрился расстегнуть «молнию» и наполовину выбраться из мешка. На лбу у него красовался кровоподтек, и Глеб не стал разбираться, получено это повреждение при попытках освободиться, или его превосходительство треснулся обо что-то головой, пока машина скакала по ухабам. Это было несущественно, поскольку выставлять «воскресшего» генерала на продажу Слепой не собирался, и его товарный вид не имел никакого значения.
Прежде чем освободить пленника от пут, Глеб оглянулся на Полынина: ему вовсе не улыбалась перспектива гоняться по карьеру за разбегающимися, как тараканы, представителями различных силовых ведомств. Полынин вел себя прилично: сидел на песке, поджав под себя ноги, со связанными за спиной руками, и продолжал сдавленно кашлять, кривясь при этом от боли в разбитой гортани. По всей видимости, он и сам не испытывал никакого желания в темноте на своих двоих улепетывать от джипа по пересеченной местности и хорошо, во всех подробностях представлял перспективы, которые сулил ему такой забег.
Чтобы сэкономить немного времени, Глеб прибег к одному из самых простых, мягких и гуманных способов размягчения пленника перед допросом: бесцеремонно взял связанного генерала за шиворот, волоком, как мешок с картошкой, оттащил его на освещенный фарами джипа пятачок и бросил на песок рядом с продолжающим хрипеть и кашлять майором. Яснее и доходчивее обозначить его нынешний статус было просто невозможно; тем не менее, когда Глеб одним резким рывком освободил его рот от клейкой ленты, генерал Васильев первым делом объявил:
— Ты за это ответишь!
Полынин, который при виде нового товарища по несчастью от изумления даже перестал кашлять, сдавленно проговорил:
— Вот стервец!
— Тебе слова не давали, — напомнил ему Глеб и повернулся к Васильеву. — Отвечу непременно — не перед людьми, так перед Богом. Но это со временем. А сейчас твоя очередь отвечать. Если что-то до сих пор непонятно, объясняю: мне тебя заказали, и то, что ты до сих пор переводишь кислород, вызвано не везением и не твоей исключительностью, а тем, что мне было интересно тебя послушать. И тебе придется хорошенько постараться, чтобы сделать свой рассказ по-настоящему интересным. Если я заскучаю или решу, что ты пытаешься меня обмануть, ночь перестанет быть томной. Потому что до утра далеко, а вот это, — он показал Васильеву пистолет, — заряжено уже не дротиками со снотворным, и заказ в отношении тебя никто не отменял. И в этом уютном уединенном местечке мне никто и ничто не помешает повести себя в полном соответствии с этикой киллера, принявшего аванс. Тебя, майор, это тоже касается, — добавил он, обращаясь к Полынину. — Знаешь ты наверняка немного, но все, что знаешь, придется выложить как на духу.
— И что потом? — пренебрежительно кривя рот, спросил хорошо осведомленный по части того, как поступают с отработанным человеческим материалом, майор ФСО Полынин.
— Потом вы оба перестанете меня интересовать, — почти не кривя душой, ответил Глеб. — Выпутывайтесь сами как умеете, а мне об вас мараться незачем. Я, лично, предлагаю вам то, чего ваши хозяева точно не предложат: жизнь. Учтите, говорить придется все равно, разница лишь в том, стану я делать вам больно или нет. Поэтому… — Он сделал паузу, дружелюбно улыбнулся генералу Васильеву, а потом сильно и точно ударил его ногой в живот и страшным голосом прорычал: — Говори, мразь, на кого ты работаешь, кто тебя заказал?!
— По… литик, — корчась на песке, выдавил из себя генерал.
— Фамилия, имя, должность?!
Васильев заговорил. Держа в одной руке включенный цифровой диктофон, а в другой заряженный пистолет, Глеб не забывал поглядывать на Полынина, лицо которого вытягивалось все сильнее по мере того, как сбивчивый и путаный рассказ Мента прояснял обстановку. Никаких имен, кроме имени Андрея Родионовича Пермякова, генерал Васильев не знал, называя подельников по кличкам: Воевода, Умник, Филер, Завхоз, Доктор… Это, как и все, что говорил Васильев, подтверждало правильность теоретических выкладок Федора Филипповича: кукловоды существовали, и их организация была законспирирована настолько глубоко, что они даже не знали друг друга в лицо, общаясь через Политика, который направлял и координировал их действия. Это сосредоточение всей полноты власти в одних руках косвенно отвечало на вопрос покойного Бизона о том, какие цели преследует готовящийся государственный переворот.
Задав подкрепленный красноречивым движением пистолетного ствола вопрос Полынину, Глеб получил подтверждение еще одной, на этот раз уже своей собственной догадке о том, кто скрывается под кличкой «Филер». Весь допрос занял не более получаса, по истечении которого обещанная Глебом бывшему криминальному репортеру Рябинину сенсация — готовая, нуждающаяся только в литературной обработке и грамотной подаче, — надежно хранилась в объемистой цифровой памяти диктофона. К сожалению, того, кто собирался ее обнародовать, уже не было в списках живых. Способ сделать так, чтобы бывший десантник после смерти сумел еще раз послужить России, буквально лежал на поверхности, и, поймав себя на том, что уже обдумывает детали, Глеб мысленно поморщился: как и большинство вещей, которые ему приходилось проделывать по долгу службы, способ этот не отличался ни изяществом, ни красотой, ни человеколюбием.
Снова вооружившись пружинным ножом, он освободил своих пленников от пут. Васильев, из которого, казалось, вынули душу, никак не отреагировал на возвращенную свободу, оставшись понуро сидеть на песке в полуметре от трупа бритоголового напарника майора Полынина. Сам майор, когда ему развязали руки, посмотрел на Глеба снизу вверх полным недоверчивого изумления взглядом: похоже, несмотря на слова Слепого, он все-таки ждал пули и был по-настоящему потрясен, получив вместо выстрела в затылок обещанную жизнь и относительную свободу.
— Не убегай, — приятельским тоном сказал ему Глеб. — На моей тачке, спасибо твоему напарнику, теперь далеко не уедешь, так что придется тебе подбросить меня до города. Пойдем-ка, подсобишь чуток.
Подобрав с земли автомат, который Лысый так и не успел перезарядить, Глеб зашвырнул его в ближайшее озерцо. Послышался всплеск, лягушки испуганно умолкли, но тут же снова затянули свою оглушительную брачную песнь. Подталкивая перед собой неохотно перебирающего ногами, держащегося рукой за горло майора, Глеб вернулся к «БМВ».
Генерал Васильев остался сидеть около джипа, упершись пустым, остановившимся взглядом в распластанный на песке труп с простреленным навылет черепом. В гудящей голове лениво, как булыжники в железной бочке, ворочались мысли — тяжелые, как булыжники, и, как булыжники, беспросветно серые. Постепенно они начали выстраиваться в подобие короткой и предельно простой логической цепочки. И в тот момент, когда цепочка замкнулась, Николай Фомич вдруг заметил то, чего не замечал раньше: тусклый блеск вороненой оружейной стали в узком просвете между поясом джинсов и задравшейся полой спортивной куртки лежащего на расстоянии вытянутой руки от него мертвеца.