Перешел на бег. Но ничего хорошего из этой затеи, естественно, не вышло. Как ни прикрывайся, ни пригибайся, а ветки все равно весьма болезненно по роже хлещут. Но это бы ладно. Это вполне переносимо, но пару раз так капитально в глаз заехало, что еле-еле с большим трудом проморгался. Да ко всему прочему под снегом всякой дряни сплошь понатыкано: то бурелом, то коварная скользкая каменистая осыпь. Того и гляди себе шею свернешь или, по меньшей мере, ноги переломаешь. А уж серьезный ушиб или растяжение связок заработать, так это просто раз плюнуть, просто на три счета. Поэтому уже через четверть часа прекратил дурью маяться. Затормозил. Выровнял дыхание. Стер испарину с лица. Достал планшет и еще раз прикинул расстояние. Нет, никакой ошибки в первоначальной прикидке не было. «Так, — начал в темпе шевелить мозгами. — Беготня — это, конечно, не выход. Достаточно даже слегка ногу подвернуть, и всем моим расчетам моментально хана придет. Тогда ни о каком успешном осуществлении задуманного и речи уже не пойдет. Да в этой глухомани любая мало-мальски серьезная травма буквально смерти подобна… Да и треск от меня на всю округу стоит. Если бы просто предстояло всех их подчистую слить, тогда — почти без разницы. Почти. Ведь скрытно к объекту подобраться — всегда за благо… А так, если я одного из этих дошлых егерьков всего лишь исподтишка покалечить собираюсь, чтобы они Андрюху наконец в покое оставили, малейший шум для меня — дебилизм полный… Значит, одна надежда — где-то срезать. Так, посмотрим. — Еще раз открыл закладку с картой на планшете. Определился со своим местом нахождения и удовлетворенно осклабился: — А что? Может и получиться. Если вот где-то здесь напрямик через расщелину в скалах перебраться? Да. Они как раз сюда, примерно в эту точку и должны выйти. Здесь и можно попробовать их на подходе к Андрюхиной ночевке перехватить. А что? Вполне. Да все равно ничего другого мне уже не остается». Убрал планшет. Быстро привел в порядок амуницию. Подогнал ее так, чтобы ничего нигде не звенело, не гремело, и, свернув в сторону, поспешил к намеченной цели размашистым, размеренным шагом, стараясь внимательно смотреть под ноги.
За сотню метров от скал в дебрях показался широкий просвет, а еще через пару десятков метров тайга окончательно расступилась. Перед глазами выросла почти отвесная, местами замшелая каменная гряда, поросшая редкими кустиками леспедицы и барбариса.
Выйдя на край обрыва, Славкин остановился и, отцепив от пояса монокуляр, принялся методично и тщательно осматривать лежащее впереди ущелье. А через минуту удовлетворенно крякнул: «Ну вот же они, нарисовались, сучьи дети! Ползут по той стороне по склону. И это славно! Значит, пока еще до Андрюхи не дотопали». Но начавшее овладевать им радостное возбуждение уже буквально через миг сменилось чувством серьезной озабоченности: «Все это, конечно, здорово, но ведь мне же где-то спуститься нужно? А на заднице с такой неслабой горушки точно не съедешь? Поэтому придется минут двадцать как минимум промудохаться, пока до самого низа доберешься. За это время они успеют еще хрен знает насколько вперед продвинуться. Так же и упустить недолго… Стрелять отсюда — авантюра явная. Не меньше восьмисот метров. Значит, по-любому надо спускаться. И побыстрее. Не мешкая». Отвел монокуляр от лица, покрутил головой по сторонам. «Если только попробовать вон по той узкой прогалинке. Похоже, тропка зверовая. Но как, черт возьми, они по этой дикой крутизне спускаются? А, ладно. Нечего мозги полоскать. Как-то ведь спускаются. Раз так, то и у меня шанс есть. Должно получиться. Да чай не первый раз — наползался в Афгане. Давненько, правда, это было. Давненько. Но навыки-то остались. Не без этого».
Отпустил закрученного изощренного матерка для придания себе пущей бодрости. Поплевал через левое плечо и начал спуск. Осторожно переставлял ноги с уступа на уступ. Аккуратно, не спеша, переносил центр тяжести с одной ноги на другую, крепко цепляясь за щели в скале и вылезшие на поверхность древесные корневища. Старался при этом вниз не смотреть. Еще с детства не любил высоты. Нет, не боялся. Просто не любил, и все тут. И, несмотря на всю свою дальнейшую профессиональную специальную подготовку и последующий богатый реальный опыт боевых действий в горах, так и не смог от этой жгучей неприязни избавиться. Каждый раз при взгляде с высоты начинало неприятно мутить и слегка подташнивать. Естественно, от сослуживцев эту свою ахиллесову пяту тщательно скрывал. А потому никто из них об этой его позорной «странности» даже не догадывался.
До подножия сопки оставался последний десяток метров, когда подошва берца неожиданно соскользнула с камня, и, лишившись точки опоры, потеряв равновесие, он повис в воздухе, на счастье, в самый последний миг перед падением успев схватиться правой рукой за тонкую, в пару пальцев толщиной, невесть как умудрившуюся вырасти на отвесной скале березку. Она моментально изогнулась в дугу, но все же выдержала тяжесть его тела, не сломалась. Однако через несколько мгновений, когда он неуклюже трепыхнулся, пытаясь зацепиться за тонкий стволик второй рукой, начала с сухим зловещим треском вылезать из непрочной, еще не успевшей слежаться и затвердеть наносной почвы.
Рухнув на снег, он полежал с полминуты, прислушиваясь к своим ощущениям. Потом попробовал пошевелить конечностями. И это у него получилось. Тело, конечно, нещадно ныло от боли (брякнулся нехило — синяков понаставил), но руки и ноги слушались вполне сносно. Правда, сильно щеку прикусил при ударе о землю — чувствовался во рту сталистый привкус. Но все это, по большому счету, были сущие мелочи. Главное — ничего себе не сломал. И даже ребра, похоже, остались целы.
Славкин принял сидячее положение, потом осторожно поднялся на ноги и сплюнул кровавый сгусток. Поворочал корпусом из стороны в сторону, разминая мышцы. Снял винторез, очистил его от снега. Расстегнул чехол монокуляра и чертыхнулся — линза превратилась в мелкие осколки. Включить прибор тоже не получилось. А после беглого осмотра стало ясно, что он однозначно испорчен, вышел из строя окончательно — вся механика и аккумуляторный отсек тоже, как и оптика, разбиты вдребезги. Это, естественно, настроения не прибавило. Но, когда достал из внутреннего нагрудного кармана планшетник, от сердца немного отлегло. Он оказался совершенно неповрежденным, по-прежнему в рабочем состоянии.
Спохватившись, засобирался: «И так уже со всей этой катавасией не меньше десяти минут потерял». Закинул монокуляр в чащобу. Мелькнула в какой-то момент, когда еще только руку заносил, мыслишка, что нарушает при этом все мыслимые правила поведения в «поле». Мелькнула и тут же растаяла: «Да какая, блин, разница? В этой глухомани и через тысячу лет на него никто не наткнется. Да просто ничтожно малая доля вероятности». Опять пристроил винторез за спиной поверх рюкзака и сорвался с места.
Успел сделать всего несколько шагов вперед, когда вдруг с ужасом ощутил, что снова валится, летит куда-то вниз да почти вверх тормашками. Шмякнулся спиной, но на этот раз почти безболезненно, не так, как в прошлый. Упал на что-то мягкое и податливое. И тут же сообразил, что угодил в какую-то не слишком глубокую узкую яму, образовавшуюся под выворотнем. Начал подниматься, и вдруг похолодело в груди. Почувствовал, что под ним что-то явно зашевелилось, а когда через мгновение уловил нюхом легкий запах нашатыря, а слухом знакомое тихое шипение, неприятно засосало под ложечкой, и колкие мурашки побежали, поскакали по телу: «Вот же бляха муха! Так это же змеиное логово! Да их здесь куча, похоже?!» Застыл, как ледяная статуя, лихорадочно соображая, как быть, что делать дальше. Но, как назло, ни одной мудрой мысли просто на ум не приходило. Да и что тут придумаешь, когда подниматься и вылезать из этой чертовой ямы все равно придется. Не залегать же с этими скользкими мерзкими тварями на зимовку. Последняя мысль моментально отрезвила и даже привела в нормальное расположение духа. Представил себе эту сюрреалистическую дурацкую картинку, и ржать потянуло. Однако смех смехом, а надо предпринимать какие-то действия. Драгоценное время безвозвратно уходит: «Да ладно. Что я вообще-то очкую? Они же сейчас полусонные, считай, в полной прострации? Главное — не делать никаких резких движений. Да и вообще… Ни плотный зимний камуфляж, ни берцы точно не прокусят. Надо только лицо и руки поберечь». Пошевелился. Снова замер. Потом осторожно раскатал до самой шеи шерстяную шапочку: «До рюкзака я, конечно, не дотянусь. И какого, спрашивается, я туда перчатки засунул? Нет, чтобы в карман положить. Да они и не спасут, пожалуй, — слишком тонкие… Так. Базар кончаем и встаем. На раз… два… три. Поехали».