На следующее утро Майя в тревоге металась по комнате, сжимая и растирая холодные руки. Шурша юбками и стуча каблуками, она шагала от двери к окну и обратно. Проходя мимо секретера, Майя каждый раз бросала взгляд на циферблат часов. Сегодня они тикали как-то особенно равнодушно. Она поклясться могла, что один раз большая стрелка сдвинулась на деление назад – хотя прекрасно знала, что подобное невозможно. И колокола Святого Эгидия, чей постоянный звон отмерял течение дня, казались сегодня ненадежными и своенравными. Ральф провел в салоне с родителями почти час, но за ней до сих пор не послали…
– Почему так долго? – бормотала она себе под нос и сразу же принималась себя успокаивать: возможно, они обсуждают дату, ведь придется уже скоро… Конечно, оговаривают все детали и формальности…
Пытаясь взять себя в руки, Майя села за секретер и несколько раз глубоко, ровно вдохнула. На глаза ей попался мелкий, неразборчивый почерк Ричарда. Новое письмо, брошенное столь же небрежно, как и несколько предыдущих, и тоже до сих пор без ответа. Из-за Ральфа ей было тяжело писать Ричарду. У нее до сих пор не нашлось отваги и слов рассказать ему все о Ральфе. Происходящее казалось ей слишком хрупким и драгоценным. Она суеверно боялась, что разрушит все, если кому-то доверится – а особенно Ричарду Бертону.
…как ты можешь догадаться по адресу на конверте, я переехал в Бомбей. Дом Бель Эйр в городском квартале Мазгаон принадлежит Джеймсу Гранту Люмсдену, уважаемому члену городского совета Бомбея. Он любезно предложил мне это роскошное жилище, чтобы я мог спокойно продолжить работу над рукописью про это паломничество – хадж. Мы познакомились на корабле, по дороге из Адена в Бомбей. Я путешествовал еще в арабских одеждах, в зеленом тюрбане паломника, хаджи, вместе с моим африканским слугой Салмином и арабским дворецким. Люмсден сказал обо мне своим спутникам: «Какое хитрое у того араба лицо», и тогда я повернулся и заговорил с ним по-английски… Я по-прежнему использую любую возможность добиться протекции Королевского географического общества, чтобы наконец спланировать экспедицию на Сомали или в Восточную Африку, и надеюсь, Люмсден сможет мне в этом посодействовать…
Майю охватило чувство обиды. Очевидно, Ричард и не заметил, что она не ответила на последнее письмо, его это ничуть не обеспокоило! Так мало интересовали его ее дела и происходящее в ее жизни!
– Неудивительно, – с сарказмом воскликнула она вполголоса, – да что у меня вообще может случиться! Я послушная дочь, сижу дома и жду, пока мной заинтересуется какой-нибудь мужчина или я превращусь в старую, морщинистую чудачку!
А Ричард в это время живет в Бомбее, пишет о своем паломничестве в Аравию и планирует исследовательскую экспедицию в Африку. Все это недоступно ей, Майе, потому что она – женщина. Дальние страны пленяют ее уже одними только таинственными названиями: Индия, искрящийся самоцвет в короне Британской империи, с ее яркими красками, роскошью и великолепием моголов и махараджей. Африка, дикая, неукротимая, беспощадная, ее прозвали Черным континентом не только из-за цвета кожи населяющих ее жителей, но и из-за опасностей, таящихся в ее неисследованном сердце. Аравия, загадочная и запретная, еще одно белое пятно на карте за узкой полосой побережья. Овеянная легендами страна царицы Савской, богатая драгоценными, как золото, миррой и ладаном. Край шейхов и султанов, калифов и бедуинов, двугорбых и одногорбых верблюдов. Представления европейцев об Османской империи проливают сумеречный красноватый свет на незнакомую землю, часть которой еще принадлежит Константинополю: живописную и экзотическую, словно бесстыдно раскинувшаяся на бархатных оттоманках одалиска с полотен Энгра, соблазнительная и отталкивающая одновременно, навеки заключенная в вечности.
Ричард видел все это собственными глазами:
Удивительно, как может быть силен дух местности настолько скупой, что взгляду не за что зацепиться. Лишь ветер ласкает небеса, ужасающие своей безупречной красотой и роскошью безжалостного, ослепительного света, словно огнедышащего льва… Поверь, когда твое сознание приспособится к безмолвному путешествию по пустыне, возвращение в суету цивилизации станет настоящим мучением. Воздух городов покажется удушливым, а изнуренные, мертвенные лица их жителей напомнят картины Страшного суда… Паранджа, единственно допустимое кокетство в костюме женщин, скрывает грубую кожу, мясистые носы, широкие рты и толстые подбородки, очень выгодно выделяя глаза – в этой стране они почти всегда сияюще ясны…
Но Майя больше не могла довольствоваться письмами Ричарда или рассказами Джонатана о манящих далях, она хотела прочувствовать все это сама на себе. В ней пробудился гнев, рожденный беспомощностью и разочарованием, несправедливый и не разбирающий цели. Она торопливо нашла чистый лист бумаги, окунула перо в чернила и заскрипела им по бумаге.
Блэкхолл, 19 марта 1854
Дорогой Ричард!
Спасибо за письмо. Я в радостном нетерпении, спешу поделиться с тобой чудесной новостью: я обручена…
Она остановилась, перечеркнула последнюю часть предложения и написала:
…я выхожу замуж…
Перо в пальцах Майи оторвалось от бумаги и слегка наклонилось, пока она смотрела на эти три слова, невольно судорожно сглотнув. Ей так страстно хотелось вывести это на бумаге, и теперь написанная черным по белому фраза выглядела устрашающе окончательной, словно дорога в один конец. Но все равно как-то убого – по сравнению с тем, что писал ей Ричард.
Майя испуганно вздрогнула, когда в воскресной тишине дома хлопнула дверь и в саду послышались взволнованные голоса. Небрежно отброшенное перо оросило стол фонтанчиком мелких чернильных брызг, а Майя поспешила к окну. Она увидела Ральфа, как он большими шагами уходит по дорожке из гравия, ожесточенно жестикулируя и горячо споря с Джонатаном. Тот побежал за Ральфом, схватил его за плечи и встряхнул, а когда они остановились, начал что-то говорить, размеренно и успокаивающе размахивая руками. Ральф слушал его, уперев руки в бока, то качая, то кивая головой, потом провел рукой по волосам и глубоко вздохнул. Майя почувствовала, как все у нее внутри сжалось. Очевидно, между Ральфом и ее родителями произошла ссора, но она не могла выдумать ни единой причины отклонять его предложение. Она схватилась за ручку окна, но в комнату постучали. Хазель на пороге сделала реверанс:
– Мистер и миссис Гринвуд хотят вас видеть внизу, в салоне, мисс Майя.
Майя лишь измученно кивнула и последовала за ней, механически, как безвольная марионетка. С другой стороны коридора у полуоткрытой двери стояла Ангелина – ее, как и Майю, отправили наверх после похода в церковь. По испуганному, почти сочувственному виду младшей сестры Майя поняла, что та даже не подозревала, из-за чего в доме поднялся такой переполох. Но, как и сама Майя, она догадывалась, что в салоне сестру не ожидает ничего хорошего.
– Хазель… – шепотом начала Майя на лестнице.
Но горничная покачала головой, сделав каменное лицо, хотя ее взгляд оставался мягким.