— Не хочу, чтобы ты видел меня такой, — повторила Алекса.
— А я не хочу, чтобы ты выбросила свою жизнь на помойку… Особенно сейчас.
Она сидела, по-прежнему закрыв лицо руками, и молчала.
— Где другая бутылка?
Она не ответила.
— Алекса!
Она согнула ноги в коленях, обняла их руками и прижалась к коленям лбом.
— Куда ты ее спрятала?
Она с трудом показала пальцем на туалетный стол.
— В каком ящике?
— В третьем.
Гриссел встал, выдвинул ящик. Порылся в стоике нижнего белья, нащупал бутылку. Снова джин.
— Больше нет?
Алекса покачала головой, по-прежнему не глядя на него.
Он снова подсел к ней с бутылкой в руках.
— Ты купила ее в отеле, — уверенно заявил он, увидев, что бутылка откупорена.
Алекса кивнула.
— «Маунт-Нельсон»?
Алекса снова кивнула.
Раньше она отправлялась пить именно туда. Сама ему рассказывала.
— Сейчас я заеду к себе домой. Приму душ, позавтракаю. Потом, в семь часов, вернусь за тобой.
— Куда ты меня повезешь? — со страхом спросила Алекса.
— Мне надо работать. Тебе придется побыть со мной, пока я чего-нибудь не придумаю.
— Нет, Бенни…
Понимая, что спорить с ней сейчас бессмысленно, он встал:
— Прошу тебя, Алекса, будь готова к семи часам.
Он вышел.
В три минуты восьмого он позвонил в дверь ее дома. Алекса открыла почти сразу. Бенни увидел, что она неплохо поработала над собой. Следов вчерашнего загула почти не было заметно. Она надела серую юбку и жакет с белой блузкой, подкрасилась, вымыла голову, причесалась. Выдавали ее только глаза.
— Пошли, нам пора.
Она не двинулась с места.
— Ты сердишься на меня.
— Я последний, кто будет сердиться на тебя. Пожалуйста, пойдем.
— Бенни, ты не можешь постоянно за мной присматривать. Обещаю, пить я не буду — тем более сегодня. После обеда у меня репетиция.
— Я опаздываю. Поехали, пожалуйста!
— Ты все-таки сердишься. — Алекса нехотя вышла на крыльцо, заперла дверь на ключ и следом за ним зашагала к машине.
Когда они уже выехали на дорогу, она повторила:
— Ты не можешь постоянно за мной присматривать.
— Алекса, твое лицо на рекламной афише.
Она опустила голову:
— Да. Мое лицо на рекламной афише.
Гриссел перегнулся к заднему сиденью, взял белый конверт и протянул ей:
— Вот, взгляни, пожалуйста.
Она откинула клапан, достала фотографии.
— Ее зовут Ханнеке Слут. Ее убили в собственной квартире 18 января. Вон там, совсем недалеко. — Он ткнул пальцем в сторону центра города.
— Она была красивая.
Гриссел считал покойную Ханнеке Слут не столько красивой, сколько сексуально привлекательной, но вслух он ничего не сказал. Мужчины и женщины по-разному понимают красоту.
— Она была юристом, специалистом по корпоративному праву, и у нее больше года не было постоянного мужчины… В апреле прошлого года она сделала пластическую операцию по увеличению груди, тогда и сфотографировалась. Как по-твоему, зачем?
— Зачем она сфотографировалась?
— Да.
Алекса внимательно разглядывала все снимки, пока он лавировал в потоке машин на Бёйтенграхт. Наконец она сказала:
— Хотела запечатлеть свою красоту. Свое новое приобретение. Свою сексуальную привлекательность.
— Почему ей так хотелось все это запечатлеть?
Алекса вопросительно посмотрела на него.
Бенни попробовал объяснить:
— Вот ты когда-нибудь стремилась так… запечатлеть свою красоту? Я не говорю о снимках, которые ты делала по работе…
— Нас с ней нельзя сравнивать.
— Почему? Ты красивая… — не в силах удержаться, Гриссел покосился на ее грудь, — и все такое…
— Мне уже сорок шесть. Я пьяница. — И все же Алекса отрывисто усмехнулась, и он понял, что его слова ей понравились.
— Ей было тридцать четыре, — сказал он. — Почему ты не делала так, когда была в ее возрасте?
— Уверенности в себе не хватало.
— Только поэтому?
— Наверное, нет… Для такого поступка требуются определенные черты характера.
— Какие?
Наконец до нее дошло.
— Ага! Ты со мной консультируешься!
Бенни кивнул.
— Мне надо подумать, — сказала она, радостно улыбаясь.
Алекса осталась ждать его в кофейне на углу Лонг и Рибек-стрит, а он вошел в приемную «Силберстейн Ламарк» и сказал, что договорился о встрече с Ханнесом Прёйсом.
Его попросили подняться на двенадцатый этаж. Кабинет директора оказался просторным, обставленным неброско, но роскошно.
Прёйс, невысокий, но крепкий брюнет, встал ему навстречу, дружелюбно улыбаясь, и протянул руку. На вид ему можно было дать лет пятьдесят с небольшим. Гриссел сразу заметил и модную стрижку, и крошечные бриллиантики на запонках. Виски уже начали седеть; Прёйс носил очки в маленькой прямоугольной оправе того же оттенка, что и седина на висках.
Директор «Силберстейн Ламарк» оказался разговорчивым.
— Садитесь, капитан! — пригласил он певучим, звонким голосом, который, наверное, прекрасно звучал в зале суда. — Кофе? С сахаром и молоком?
— Да, пожалуйста, — ответил Гриссел, и Прёйс отдал соответствующий приказ, нажав кнопку внутренней связи. Потом продолжал: — Вижу, вы опять угодили под огонь прессы. Судя по всему, незаслуженно. Должен сказать, с самого начала ваша работа произвела на меня сильное впечатление. Следователь… не помню его фамилии… да-да, Нкхеси, спасибо… так вот, он дотошный малый, очень педантичный. Насколько я понимаю, вы прочли мои показания? Мы все испытали страшное потрясение, страшное! Ханнеке… была замечательным человеком! Ее смерть стала ужасной, огромной потерей. И все так… бессмысленно! И необъяснимо… И вот теперь объявился человек, который из-за нее ранит ваших сотрудников. У вас есть хотя бы…
Открылась дверь, и в кабинет вошла высокая черноволосая красавица с подносом в руках. Поднос она поставила на стол.
— Угощайтесь, пожалуйста, — предложил Прёйс. — Спасибо, Натали!
Красавица кивнула, улыбнулась и вышла. Прёйс так и остался стоять, положив одну руку на столешницу.