Вышепоименованные требования диктовали стиль работы: прежде чем осуществить экстракцию объекта из общественного уклада, этот объект следовало тщательно изучить и подготовить почву для безболезненного перевода в новое качество. А еще объект необходимо было всячески запугивать и «мариновать» в невыносимых условиях – дабы любое последующее улучшение режима воспринималось как счастливое избавление от ненавистного плена и служило стимулом для хорошего поведения. Последнее требование персонал «сборного пункта» игнорировал как маразматическую крайность: несмотря на всю преступность своей деятельности, бывшие психиатры садистами не были, напротив, в повседневной жизни слыли покладистыми и добрыми мужиками, добропорядочными отцами семейств. Плетка, наручники и пара резиновых палок невостребованно висели в комнатушке Никиты – для поддержания относительного порядка в камерах подвала вполне хватало ежесуточной дозы аминазина, по два кубика которого Алексаныч педантично вводил всем без исключения пленницам ровно в 22.00. Инъекции производились вечером вовсе не из-за склонности прекрасных дам буйствовать в ночное время. Дело в том, что слабоумный горбун Никита после указанного срока оставался в подвале один на один с женщинами до самого утра, остальные члены «психбригады» отправлялись на охоту…
Покурив, Леха присоединился к вспотевшим картежникам, которые не замедлили перекинуться оживленными репликами по поводу отсутствия начальника охраны. Беспорядочные половые связи с временными обитательницами подвала были еще одним нарушением режима: работодатель такие штуки не приветствовал, поскольку прозорливо предполагал, что мужик без патологии, украдкой вкусив совместно с дамой большущую порцию плотского восторга, не сможет в последующем истязать эту даму и оказывать на нее психологическое давление. Он становится как бы соучастником непотребного акта ослушания, сочувствующим, сострадающим… Одним словом, выпадает из режима функционирования. А душ – это вообще из ряда вон. Объект должен как можно дольше купаться в собственном поту, ощущать запах своего немытого тела, полную зависимость и ничтожество – дабы потом любые послабления показались райской благодатью…
– А если они всем гамузом попросятся в душ? – в очередной раз обчистив до нитки незадачливых игроков, поинтересовался Алексаныч, поглядывая на часы – приближалось время введения вечерней дозы. – Ты их всех сразу будешь обслуживать?
– Я просто отступлю от принципа, – скромно признался Леха. – Пусть себе моются – жалко, что ли? На всех меня не хватит. Шура вон вообще систематически игнорирует мой принцип – за так в душ выпускает.
– Ясно с вами, сатрапы херовы, – благодушно буркнул Алексаныч, складируя листок с проигранными записями в карман и вставая. Существующее положение дел его вполне устраивало, поскольку парнями можно было легко управлять, шантажируя перспективой «сдачи» Вору. – Собирайтесь давайте. Сейчас уколю попки, и поедем работать…
…Часами By никогда не пользовался. В жизни корейца не было минут и иных временных единиц, принятых в международной системе измерений. Еще в молодости, когда нужно было рано утром идти на работу, он, перед тем как погрузиться в царство Морфея, ставил себе задачу: проснуться вовремя. Что значит это самое «вовремя» – если бы его кто спросил, – By ни за что бы не ответил, однако действительно просыпался вовремя и ни разу никуда не опоздал.
Проснувшись перед рассветом, By стряхнул оцепенение дремоты, зябко поежился и, кряхтя – опять начали ныть колени, скоро будет смена погоды, – выбрался из колодца. Смотал сеть, бросил на тележку и побрел по заранее намеченному маршруту, осторожно ступая с носка на пятку – в темноте недолго угодить во что-нибудь нехорошее, а то и просто мерзопакостное, таких штуковин по просторам пустошей разбросано видимо-невидимо.
Со стороны фармацевтического комбината раздался негромкий хлопок. By остановился, обернулся, ощущая, как со дна пустого желудка поднимается предчувствие чего-то скверного. Световое пятно, которое испускал периметр комбината, исчезло.
– Проклятая белая тварь, – ругнулся By, ускоряя шаг. – Ты меня без обеда решила оставить?
Выбравшись на грунтовку, By ускорил шаг – нужно было успеть к развалинам противочумной станции, к которым, по его предположениям, с наступлением рассвета должна была откочевать довольно крупная стая лохматых завтраков. Хлопок и последующая темнота на комбинате By не понравились: такие штуковины ни с того ни с сего не случаются. Следовало ожидать, что очень скоро в той стороне начнется хаотичная миграция неловких белых мужиков и беспорядочная стрельба. Осторожные псы промзоны прекрасно знают, что выстрелы несут в себе смертельную опасность: многие поколения волчьих потомков, волею случая покинувших цивилизованное общество, это самое общество пыталось неоднократно истребить огнестрельным способом. Если стрельба не будет локализована в определенном месте, а начнет перемещаться по промзоне, псы организованно снимутся и на некоторое время откочуют подальше – попробуй тогда поймай их!
Предположения By сбылись минут десять спустя: со стороны комбината раздались хорошо различимые автоматные очереди. Кореец остановился и с тоской оглянулся.
– Проклятая белая тварь! – сквозь зубы прошипел он. – Чтоб твои волосы проросли внутрь! Чтоб твои ноги срослись в коленях! Ах ты, желтая черепаха…
Стрельба стихла. Вскоре оттуда донесся слабо слышимый звук многих моторов. Для By все было ясно: белая вредная тварь что-то взорвала на комбинате, что-то сперла и удрала. По ней стреляли, не попали, теперь пустились в погоню. Кореец прислушался – судя по удаляющемуся в сторону трассы звуку моторов, кавалькада к противочумке не поедет. By облегченно вздохнул и затрусил дальше. Стреляли недолго, далеко: если эти, которые гонятся, выедут на трассу и в промзону не вернутся, опасаться нечего – псы останутся на месте. Хотя такое дурное начало ничего хорошего не предвещает. Вредная белая баба долго шастала по пустошам. Она хорошо изучила местность и расположение объектов, может спрятаться так, что никто не найдет. Тогда эти, которые догоняют, будут ее искать. Вполне возможно, что к рассвету промзона будет кишмя кишеть вооруженными людьми, которые имеют обыкновение стрелять во все, что движется. Плохо, очень плохо. Чтоб у этих проклятых белых дармоедов все срослось – не только коленки!
Спустя полчаса, когда до заветной противочумки осталось не более двух километров ходьбы, сзади послышалось едва различимое гудение мотора. By вздрогнул, напрягся и, свернув с дороги, под прямым углом побежал к черневшим неподалеку кустам, волоча за собой подпрыгивавшую на ухабах тележку. Вредная белая баба обманула преследователей. Что она там сделала, черт его знает, но встречаться с ней не стоит – жизнь такого ничтожества, как он, By, для белых ничего не стоит. Для таких белых.
Вскоре мимо прошелестела машина – двигатель работал чуть слышно, сразу чувствуется, что побывал в руках опытных мастеров. Вне всякого сомнения, это была давешняя белая баба – By мгновенно распознал знакомый звук мотора. Машина проехала мимо кустов, в которых спрятался кореец, шум начал удаляться – By уже встал было и собрался выбираться на дорогу… В этот момент послышался взвизг буксующих шин, двигатель взревел громче, чем положено, затем раздался глухой удар и характерный звук – как будто кто-то с размаху опустил кувалду в тазик с битым стеклом.