За окном было еще по-зимнему темно, как в полночь, и очень холодно. Эмили кралась вниз по лестнице, чувствуя, как болит каждый мускул. Грехи этой ночи отомстили: ей казалось, что ее выжали, как простыню, и положили на солнце сушиться. Плоть между ног саднило, особенно когда она задевала за шов в брюках.
Похоже, платья — не такая уж и глупость в конце-то концов.
Библиотека располагалась в противоположном конце дома. Такая дорогая, уютная библиотека, ее любимая комната. Вот там она и устроится с книжкой в руках в широком и удобном кресле. Можно даже разжечь огонь — теперь она знает, как это делается, или даже подремать часок, пока остальные не проснулись.
Эмили торопливо зашагала по гулкому коридору, спинному хребту дома, куда выходили все основные комнаты. Мимо блестящих портретов и парочки рыцарей, наверняка происходивших из какой-то великаньей расы (Эшленд явно не случайно такой высоченный), и мимо мраморной статуи Аполлона, ее любимой, хотя самыми главными частями его тела пожертвовали ради деликатной английской впечатлительности.
Эмили как раз шла мимо открытой двери, когда ее слуха достиг какой-то слабый шум. Ритмичные резкие удары, приглушенные стенами.
Она повернулась к двери. У подножия длинной узкой лестницы виднелся желтый свет.
На какое-то мгновение вернулся сон, еще более яркий, чем прежде: Эшленд рычит, под пальцами ощущается его влажный мех…
«Не будь дурочкой, — подумала Эмили. — Это всего лишь слуги, выбивают ковер или… или сбивают масло». В общем, какое-то домашнее дело.
Но что там порыкивает? Перед каждым ударом, звуки почти сливаются воедино.
Эмили поколебалась, уже ступив на лестницу. Посмотрела в сторону библиотеки, такой спокойной и мирной. Пустой.
Разумеется, ничего такого там нет. Сны — это чепуха.
Вот прямо сейчас она спустится вниз по лестнице и сама во всем убедится.
Эмили затаила дыхание и сделала шаг. За ним другой.
Звуки продолжались. Рык-бух, рык-бух, рык-бух. Теперь громче и решительнее. От камней поднимался какой-то запах, чуть сыроватый, нельзя сказать, чтобы неприятный. Как в пещере на берегу моря.
Лестница кончилась, налево от нее отходил коридор. На простые серые камни падал треугольник света. Последнее, о чем подумала Эмили перед тем, как повернула за угол, это то, что как-то странно — здесь должно быть холоднее. А сыростью тянет теплой.
Коридор переходил в просторное помещение, освещенное несколькими лампами. В центре помещения пританцовывал герцог Эшленд — босой, голый до пояса, седые волосы повлажнели и растрепались, на обе руки надеты черные кожаные перчатки. Он поочередно то правой, то левой рукой ударял по большому длинному кожаному мешку, свисавшему с потолка и сильно раскачивавшемуся при каждом ударе.
Обеими руками. Конечно, Эмили имела в виду руку и обрубок, но сейчас, в этих толстых перчатках, тщательно закрепленных на запястьях, они выглядели одинаково. Он смотрел в другую сторону, под некоторым углом, и массивное тело с бестелесной грацией балансировало на подушечках ступней. Спина блестела от пота, каждый мускул был словно высечен с идеальной симметрией, сужаясь и переходя в бедра, прикрытые удобными штанами.
Он великолепен.
Эмили стояла, приоткрыв рот и распахнув глаза, не в силах выдавить ни звука. Внезапно Эшленд резко повернулся.
— Что за… — Он рукой придержал кожаный мешок. — О! Это вы, Гримсби? Какого дьявола вы встали в такую рань?
Ноги Эмили превратились в кисель.
Со спины Эшленд был великолепен. Повернувшись лицом, стал богоподобным. Черная повязка на суровом лице выглядела как почетный знак. Плечи были достаточно широкими, чтобы тащить плуг. Грудь высоко вздымалась и опускалась. На груди и животе ни единой складки лишней плоти, как у анатомического образца. Две сходящиеся впадинки многозначительно прятались под застежкой штанов.
— Гримсби? Что-то случилось?
Она заставила себя перевести взгляд на его лицо и шумно сглотнула.
— Нет, сэр! Прошу прощения. Я просто не мог уснуть. Боюсь, в голове еще туман. Я не ожидал увидеть вас здесь.
Его брови взлетели вверх.
— Хотели поплавать?
Перед внутренним взором Эмили возник коллаж из острых как лезвие квадрицепсов и податливых грудных мышц. Рот наполнился слюной.
— Поплавать?
Эшленд махнул куда-то рукой.
— В бассейне.
Она глянула в том направлении. В углу что-то блеснуло, словно отражаясь от воды.
— В бассейне, — тупо повторила она. — Разумеется.
Эшленд повернулся к мешку.
— Идите, если хотите. Я здесь еще не скоро закончу.
Эмили сообразила, что смотрит на его губы. Несколько часов назад эти губы целовали ее. Язык у нее во рту буквально пожирал ее заживо, заставляя кричать от наслаждения. Эта крепкая грудная клетка, эти плечи, эти невозможно стройные бедра… Он же вонзался в нее!
И все это пряталось под слоями одежды, которую он так и не снял.
Боже. Мой. Милостивый. Сейчас она лишится чувств.
Эшленд нахмурился.
— Гримсби, вы уверены, что хорошо себя чувствуете? Выглядите вы немного странно.
Перед глазами сгущался туман. Сейчас она в самом деле упадет в обморок.
— Гримсби, ваши очки, — сказал Эшленд.
— Мои очки?
— Они запотели. Думаю, дело в бассейне. Мы подогреваем в нем воду в холодное время года. Дурацкая идея Фредди, я-то предпочитаю воду бодрящую.
— Ой! — Эмили сняла очки, быстро наклонив голову, протерла их и снова нацепила на нос. — Конечно, предпочитаете, — пробормотала она.
Между ног у нее сильно… потеплело. Она переступила с ноги на ногу.
— Если хотите, возьмите пару перчаток и побоксируйте со мной, — предложил Эшленд, быстро окинув ее взглядом. — Похоже, вам не помешает набрать немного веса. И вообще сил.
— Нет-нет. Как правило, я не… э-э-э… боксирую. Я человек… человек мирный. — Эмили выпрямилась. — И я сильнее, чем кажусь.
Эшленд пожал плечами.
— Да как хотите. Как я уже сказал, пользуйтесь этим залом на здоровье. А плавание вообще отличное упражнение. Чуть позже я и сам помашу там руками.
Он снова повернулся к своему мешку, весь сплошная мощь. Штаны плотно обтянули его крепкие ягодицы.
Штаны, которые он наверняка снимет (боже милостивый!), чтобы помахать руками в бассейне.
Эмили сглотнула.
— Думаю… наверное… лучше я выберу книгу в библиотеке.
— Зачем его светлость устроил в нижнем этаже бассейн?
Фредди поднял глаза от тарелки с дымящейся утренней кашей. Его лицо было серовато-зеленоватого оттенка, как комок глины, обросший водорослями в стоячем пруду.