— О боже мой, — прошептала она. Теперь он находился глубоко внутри, прямо напротив входа в матку. Эмили шевельнула бедрами, стремясь ослабить боль, но двигаться было некуда.

— Эмили. — Эшленд целовал ее в шею, в подбородок, в ухо, неистово и нежно.

Она осторожно приподнялась. Тела издали хлюпающий звук — влажная плоть против влажной плоти, — насыщенный, плотский.

Карета снова дернулась, и Эмили резко опустилась. Резкий поворот, и Эшленд грубо выругался, пытаясь удержать ее на себе. Он приподнял бедра, и она жестко опустилась, поднялась, снова опустилась, удовлетворенно зарычав от наслаждения-боли, сладкого саднящего жара, от того, что вбивала в себя естество Эшленда. Снова и снова она возвращала на место его жаждущий член, а он бормотал ей на ухо непристойные, возбуждающие слова, рассказывал, как использовать его, говорил, что она с ним творит.

Основную работу сделала карета. Она рывками соединяла их, снова разъединяла, вынуждая цепляться друг за друга и дергаться, как пара охваченных похотью животных. Эшленд продолжал бормотать на ухо, побуждая Эмили не останавливаться, его пальцы нежно скользили по ее плоти, и темное пространство вокруг них наполнялось охами, хлюпающими звуками, земным запахом человеческого вожделения.

Это не было безупречным. Это было беспорядочным и несвязным, аритмичным и разнузданным. Воздух загустел и повлажнел от их пота. Губы Эшленда прижимались к ее коже, его руки удерживали ее тело, его член вонзался в нее и выходил наружу, внутрь и наружу, неистовый от желания, снова и снова терся о место слепящих ощущений. Эмили вцепилась в его черные плечи, тяжело дышала, напрягалась изо всех сил, почти там, почти, почти, о Господи…

Карета совсем не вовремя повернула направо. С ее губ сорвался досадливый стон.

Эшленд, крепко удерживая ее, потянул на себя.

— Давай, Эмили. Кончай прямо сейчас, — потребовал он, прижав большой палец к ее заветному бугорку, вбиваясь еще глубже, и она внезапно сорвалась с обрыва, раскаленная добела, и тело целиком запульсировало от потрясения и восторга.

В миг оргазма Эшленд приподнял ее и сдвинул в сторону, одним быстрым движением вытащил носовой платок и излил в него свое горячее семя, а его правая рука крепко прижимала к груди ее содрогающееся тело.

Эшленд потихоньку начинал приходить в себя и даже что-то соображать. Эмили лежала, прижавшись к нему, и тяжело дышала, положив руку поперек его груди. Святой Иисус. Она только что отымела его в карете до бессознательного состояния.

Он не мог шелохнуться. Все мышцы словно онемели. Он с большим трудом засунул носовой платок обратно в карман и подвинул Эмили так, чтобы она лежала хоть немного удобнее. Она неловко шевельнулась, приподняла голову, и Эшленд вспомнил, что ее брюки болтаются на щиколотках.

— Извини, — выдавил он, потянулся и поддернул ее брюки наверх, на место. Затем спрятал не опавший до конца член в разрез своей ширинки и застегнул пуговицы.

— Не говори так. И не нужно ни о чем жалеть. — Эмили обняла его за шею. От этого простого жеста в груди у Эшленда потеплело. Перед ним снова женщина, которую он знает. Его женщина. Его Эмили.

И он убьет любого, кто попытается ее обидеть.

Карета снова куда-то завернула. Эшленд выглянул в окно как раз вовремя, чтобы заметить Веллингтона верхом на коне.

— Гайд-Парк-корнер, — произнес он ей в ухо. — Почти приехали.

Эмили приподнялась.

— Не нужно было этого делать. Твой носовой платок.

Мозги Эшленда были окутаны туманом, как сам Лондон.

— А что с ним такое?

— Эшленд, я… я должна тебе кое-что сказать…

Карета замедлила ход и подпрыгнула на выбоине в мостовой, разъединив их.

— Потом, — сказал он.

Пропустив Эмили через черный ход, ключ от которого у него был, Эшленд кивнул спускающемуся с лестницы Гансу. И сам Эшленд, и Эмили молчали, пробираясь через кухню и поднимаясь по черной лестнице, а когда добрались до площадки второго этажа, где находилась спальня Эмили, часы как раз пробили час.

У двери в свою комнату она обернулась.

— Тебе нельзя входить. Со мной ночует мисс Динглеби. Она ждет меня, значит, наверняка еще не спит.

— Я знаю. Я сплю в соседней комнате.

— Что?

Он поцеловал ее в губы.

— Просто ляг и поспи. Поговорим утром. Ты хорошо себя чувствуешь?

— Да.

— Я был не слишком груб?

Она опустила голову.

— Нет-нет! Ты был безупречен, а вот я груба. Я хотела этого. Мне требовалось… очиститься от всего этого…

— К вашим услугам, мадам. — Он снова поцеловал ее. — Утром прими горячую ванну. Боюсь, все будет болеть. Если бы не твоя чертова мисс Динглеби, я бы…

— Нам нужно поговорить, Эшленд.

— Потом. Завтра. Тебе нужно отдохнуть.

— И тебе.

— Я вернусь к себе в комнату, когда повидаюсь с твоим дядей. Хороших снов. А я позабочусь, чтобы с тобой сегодня ночью ничего не случилось. И каждую ночь впредь.

Она хотела что-то ответить, но он показал на дверь, одними губами произнес «мисс Динглеби» и открыл дверь.

Убедившись, что она в безопасности внутри, услышав, как мисс Динглеби настойчивым голосом задает вопросы, а Эмили твердо и резко отвечает, Эшленд торопливо спустился с лестницы и подошел к личному кабинету Олимпии, откуда еще выбивалась полоска света.

В голове прояснилось. Энергия вновь вернулась, Эшленд буквально вибрировал решимостью и дверь распахнул, не постучавшись.

В комнате было пусто, только Ормсби, дворецкий, выключал лампы.

— Где его светлость? — требовательно спросил Эшленд.

Ормсби поднял глаза.

— Мне очень жаль, ваша светлость, но герцог уехал.

Глава 23

Фредди бросил на письменный стол газету.

— Смотри, Гримсби! Я на первой странице!

— Ваша милость, — сказала мисс Динглеби, — пожалуйста, сейчас же покиньте комнату ее высочества. Нам нужно подготовиться к балу.

Эмили взяла газету. Заголовки кричали:

ПРОПАВШАЯ ПРИНЦЕССА НАШЛА СВОЮ ЛЮБОВЬ В АНГЛИИ. СКАЗКА СТАНОВИТСЯ БЫЛЬЮ — ПРИНЦЕССА СОГЛАСНА ОБВЕНЧАТЬСЯ С ГЕРЦОГОМ ЭШЛЕНДОМ; СЕГОДНЯ НА ПАРК-ЛЕЙН СОСТОИТСЯ КОРОЛЕВСКИЙ БАЛ В ЧЕСТЬ ПОМОЛВКИ; ОЖИДАЮТСЯ ПРИНЦ И ПРИНЦЕССА УЭЛЬСКИЕ.

И все это задыхающимися заглавными буквами. Она всмотрелась в расплывчатые фотографии — похоже, снято в прошлое воскресенье на ступеньках церкви. Совершенно непонятно, как они умудрились их сфотографировать. Справа от нее нависал Олимпия, слева — Эшленд. Ее практически зажала в тиски римская фаланга чересчур крупных герцогов.