Феодосия крепко сжала теплое тельце, прильнула к нежной щеке и вдохнула сладкое воние волосиков за торчащим ушком.
– Мати? – спросил мальчик.
– Мама, ей, мама твоя, – прошептала Феодосия. И принялась целовать глаза, и вежи, и ресницы.
Агейка смеялся и обнимал холодную шубу, крытую вышитым сукном.
– Так ты скоморошек? Актер? – улыбалась сквозь слезы Феодосия. – Как и тятя твой, Истома?
– Скомолох! – важно соглашался Агейка.
В кулисах нашелся тулупчик скоморошка, и лапти его, и шапка.
– Что же нам деять? Куда идти? – восклицала Феодосия. – Али здесь до утра хорониться? Но что, как вернутся за тобой цыгане? Нет, надо уходить. Пойдем, сыночек, куда глаза глядят, Бог нас не оставит!
…А по соседней линии мчался на злом вороном коне, в окружении товарищей, Олексей, с вечера исподтишка затеявший смуту в Сокольничей слободе.
Каменное ядро, извергнутое чугунной пушкой в наущение взбунтовавшимся сокольничим, с дьявольским шумом пролетело по черному небосводу и обрушилось на Афонский монастырь Иверской Божьей Матери. Взрыв потряс лабораторию и скрипторий. Вспыхнула огненная пороховая смесь, приготовленная Феодосией в укромном уголке монастырского двора, и серебряной ракетой взвилась, пробив сферу небесную, летательная ступа.
– Полетела-таки Феодосия на небесный купол к сыну своему! – в восхищении глядя на скирды крутящихся искр, воскликнул Олексей, осаживая вставшего на дыбы буйного коня. – Удалась ракета летательная! Ох, ведьма!