Он снова улыбнулся. Эта малышка моментально раскусила его.
– Я человек самостоятельный и ни от кого не завишу. И потом, я считаю, что не стоит докучать людям рассказами о своем прошлом. Тогда как ты…
– Вы ничего не знаете о моем прошлом, – прервала она мистера Эллина. – Может быть, мое положение только ухудшится, если я расскажу о нем.
– В таком случае, что же нам делать?
– Доверие, сэр, должно быть взаимным. Почему бы вам для начала не рассказать мне что-нибудь из своей жизни?
Он не смог сдержаться и рассмеялся. Все-таки она довольно странный ребенок. Несмотря на то что на ее голову свалилось столько несчастий, она держалась с таким достоинством, что его бы даже не удивило, если бы она позвонила и потребовала принести чаю.
– Я холостяк, – сказал он. – Мне тридцать пять лет. Я живу не очень богато, но вполне достойно.
– И у вас совершенно нет никаких желаний и чувств? – не унималась она. – Неужели у вас в жизни нет никаких интересов, нет ничего такого, о чем бы вам хотелось поведать
всем, кого вы знаете?
– Я действительно люблю активный отдых и спорт. Мне нравится ловить рыбу и охотиться.
– На кого же вы охотитесь? – спросила она, широко раскрыв глаза, и он засмеялся.
– Уж никак не на юных леди. В основном ради забавы.
– Это, сэр, не спорт и не забава, – сказала она. – Ведь у птиц нет оружия, чтобы дать вам достойный отпор. Они абсолютно беззащитны. – Она раскраснелась и слегка дрожала, как тогда, когда ее допрашивала мисс Вилкокс.
– Они очень похожи на людей, чьи физические возможности тоже ограничены, – спокойно сказал он. – Но птицы умеют летать.
– И этим даром наградил их Господь для того, чтобы они могли спасаться от всесильных людей.
– Я уловил в вашем голосе иронию, мисс. Но не Господь ли дал и человеку господство над животными?
Она схватилась своими маленькими ручками за края стула, и от негодования у нее даже побелели костяшки пальцев.
– Неужели вы не знаете о том, что Господь запретил нам разъединять то, что он соединил?
– О-о, но он говорил это о супружеских отношениях, о предмете, который, насколько я знаю, дорог для многих юных дам.
– И возможно, о еще более долговечном союзе человека с природой. Его даже смерть не может нарушить, – сказала девочка, не обратив внимания на его уклончивое замечание.
– Вы всегда так раздражительны, мисс, или я задел вас за живое?
– У меня был ручной сокол, – нахмурилась она. – Я сама приручила его.
– Значит, вы у нас сельская девушка, – вздохнув, сказал он, и она как-то странно посмотрела на него, как будто бы подозревала, что он собирается уличить ее во лжи.
– Какие же у вас еще имеются достижения? – мягко спросил мистер Эллин, пытаясь скрыть свое разочарование. – Вы, наверное, прекрасно играете на пианино? Я заметил, что сестры Вилкокс очень гордятся тем, с какой ловкостью их малышки барабанят по клавишам.
– Конечно же нет, сэр, – ответила она. Впервые за все время она действительно выглядела смущенной.
– Чем же вы тогда занимаетесь в свободное время?
– Я размышляю, – опять нахмурившись, сказала она.
– В самом деле? И что же, скажи на милость, это тебе дает? Насколько я знаю, в этом заведении подобные занятия не очень-то поощряются.
На ее лице снова появилось какое-то подавленное выражение.
– У меня из-за этого кружится голова. Иногда я даже теряю сознание.
Он сразу же понял, что ему удалось обнаружить какой-то важный ключ. На ее простодушном личике появилось это знакомое тревожное и решительное выражение. Казалось, что она сейчас снова замкнется в себе. Ему нужно было что-то быстро предпринять. Если завязать с ней какой-нибудь интеллектуальный спор, то она не сможет этого сделать.
– Мне приходилось в жизни испытывать сильные чувства, – сказал он.
Она сразу же подняла голову и посмотрела на него. В ее глазах светился живой ум. Все же эта маленькая девочка довольно странное создание. То она казалась ему обыкновенным упрямым ребенком, довольно трогательным, но лишенным какой бы то ни было привлекательности. То он видел в ней необыкновенную, ни на кого не похожую, женщину, серьезную и взрослую. Одно было очевидным: она не привыкла носить все эти изящные наряды. Да к тому же все они совершенно не подходили девочке. Он попытался представить ее в простом коричневом платье, но, несмотря на ее смиренный внешний вид, в ней чувствовалось какое-то бунтарское начало, дикая цыганская душа, которая никак не сочеталась со скромностью и послушанием. «Кто же ты, малышка?» – спрашивал он себя самого. Кем бы она ни была, но ее явно не заинтересует пустая светская болтовня. Для того чтобы привлечь ее внимание, нужно обращаться непосредственно к ее душе.
– Тогда я был на десять лет старше тебя и на десять лет младше моего теперешнего возраста. Я только окончил изучать право и, по мнению моих работодателей, имел все шансы сделать великолепную карьеру. А потом… я влюбился.
– Поздравляю вас, сэр. Это прекрасное начало жизни. Мистер Эллин вздохнул.
– Нет, дитя. Совсем не прекрасное, – сказал он. У него снова появилось какое-то совершенно необъяснимое чувство, что он беседует не с ребенком, а со взрослым человеком. Но потом он посмотрел на нее. Она сидела на стуле, и ее маленькие ножки даже не доставали до пола. – Единственное, что я могу сказать, так это то, что я отказался и от любви, и от карьеры юриста раз и навсегда. Потому что как в том, так и в другом проявились самые слабые стороны моего характера. Для одного мне не хватало дальновидности и проницательности, а для другого – моральной стойкости. Мне, наверное, повезло, что у меня есть небольшое состояние.
Ему вдруг показалось, что глупо посвящать ее в такие подробности своей личной жизни. Ведь она всего лишь ребенок. Но потом он поймал ее взгляд. В нем было понимание и сочувствие.
– Все-таки лучше познать любовь, сэр, в любом ее проявлении, чем вообще никогда не испытать этого чувства.
– Милое дитя, – сказал он, – ты должна мне все рассказать.
Она пристально посмотрела на него:
– Поверьте, сэр, что мне ничего не следует говорить.
– Если бы мы смогли убедить мисс Вилкокс в том, что в этом деле заинтересован еще кто-нибудь или что у вас есть некоторое денежное обеспечение… У вас есть другие родственники? Ваша мама?
Услышав последний вопрос, она вся сжалась и казалась такой несчастной, что это его обеспокоило.
– Что с вами, дитя мое?
Она посмотрела на него так, будто просила о помощи.
– Мне плохо, сэр.
Ему хотелось успокоить ее, но, посмотрев на ее хрупкое тельце, он понял, что там, где она сейчас находится, ей не найти ни утешения, ни помощи. Он сжал ладони рук. Жест этот был каким-то неестественным.