Армия Чайки шла форсированным маршем еще три дня, и лишь к исходу последнего Федор, поднявшись на очередной перевал в голове колонны пехотинцев, неожиданно встретил там отряд разведчиков Гасдрубала. Его люди появились на перевале неожиданно — несмотря на то, что здесь уже прошли нумидийцы и испанская конница, — человек двадцать с фалькатами в руках вдруг выскочили из-за валунов и преградили дорогу хилиархии. Шедшие первыми воины Кумаха сразу выступили вперед чтобы защитить Чайку, но тот жестом остановил их. Опасности не было. Он узнал предводителя разведчиков с первого взгляда. Да и тот здоровяк в запыленных доспехах, что возвышался за его спиной, тоже был хорошо знаком Чайке.
— Я сразу понял, что это ты, едва получил весть о том, что за нами идет целая армия и как зовут ее командира, — нагло заявил предводитель разведчиков, обращаясь к Чайке и ничуть не смущаясь тому, что разговор происходит во всеуслышание, — мы тут немало повоевали, а ты что-то припозднился, друг.
— Да, мы давно тебя ждем, — крикнул здоровяк, потрясая фалькатой, — уехал к морю и не вернулся! Мы думали, ты погиб.
Охранники Федора, удивленные такой фамильярностью неизвестного пехотинца, одетого в доспехи армии Карфагена, посматривали на Чайку, ожидая приказа изрубить в куски эту горстку самоубийц, рискнувших встать на пути целой армии. Но главнокомандующий медлил с таким приказом. Его раздирали радостные чувства.
— Мне нужно было побывать в Италии, Урбал, — проговорил наконец Федор, — а теперь я здесь. И мы снова будем воевать вместе.
Не в силах сдерживать свои чувства, Федор спрыгнул с коня и обнял друзей. А потом вместе с ними прошел до края перевала, с которого открывался вид на обширную долину, буквально запруженную людьми и лошадьми. Огромная численность армии Гасдрубала впечатлила его. Казалось, здесь находилась вся испанская армия, верные нумидийцы и кельты, которых только удалось навербовать.
— Эндимион ждет нас для решающего сражения в двух днях пути. Битву у Замы он уже проиграл, — проговорил Урбал, поправляя шлем. — Это его последний шанс остановить нас на пути к Карфагену.
Федор обернулся на своих молчаливых пехотинцев, скользнул взглядом по осадному обозу и сказал уверенно:
— У него не выйдет. Теперь нас уже не остановить.
Драка за особняк Иседона продолжалась не меньше часа. Неизвестно, рассказал ли командиру гоплитов старейшина про свой золотой запас, но атаковали они с таким остервенением, словно Иседон обещал отдать им все свое золото. Ларин еле выдержал этот натиск, да и то лишь с помощью подоспевшей из-за внешней стены команды морпехов с одной из квинкерем. Его люди полегли в том бою почти все.
После жестокой схватки, в которой отряд гоплитов был уничтожен полностью, Ларин еле разыскал у входа в дом тело мертвого Каранадиса, заваленное трупами греков и скифов.
— Извини, браток, — сказал он, останавливаясь над ним, и вздохнул, вытирая тыльной ладонью пот со лба, — не построить нам теперь ракетные силы на устрашение врагов наших. Но Иседону я отомстил, можешь не сомневаться.
Обернувшись к стоявшим чуть поодаль бойцам, он приказал:
— Спрячьте его тело пока в доме, а потом похороните.
Бой за главные ворота еще не закончился и Ларин со вновь прибывшими силами направился туда, не забыв оставить для охраны золотого запаса три десятка воинов. Больше пока выделить не мог.
Греки сопротивлялись упорно, до самого вечера, хотя бегство мирных жителей началось почти сразу же после появления скифов. Отцы города, если не считать Иседона, проявили завидное мужество и остались в Одессе до конца. Никто не сбежал, хотя и мог, поэтому почти все они попали в руки Ларина, который казнил особенно рьяных, а остальных взял в плен, заставив показать, где они хранят городскую казну и личные сокровища. После чего все они были переправлены на квинкеремы под конвоем.
— Отвезу вас к Иллуру в подарок, — объявил их участь адмирал, — пусть он решит, что с вами сделать.
Ларин был так зол на Иседона, что отдал греческий город на разграбление своим солдатам сразу же после победы, решив не щадить его. Тем более что дольше двух дней он не собирался здесь задерживаться. Правда, перед тем как разрешить скифам творить все, что угодно, Леха объехал все выведанные адреса старейшин города, взяв с собой несколько телег, «провинившегося» Инисмея и двадцать морпехов с «Узунлара». Перетряхнул дома и лавки купцов, а обнаруженное превзошло все его ожидания.
— Богатый городишко, — подытожил Леха, когда на его глазах забили доверху золотом последнюю телегу, — не зря мы сюда наведались.
Однако захваченных с собой телег не хватило для вывоза добра, и он отправил за новыми, приказав перевозить их содержимое прямиком в порт и грузить на «Узунлар». А когда были забиты все его трюмы, то и на другие корабли. Помимо золота и серебра, в лавках местных купцов обнаружилось множество хорошего оружия и доспехов. Все это хозяйственный адмирал тоже не побрезговал прихватить с собой, благо после победы кораблей у него тоже прибавилось. Он даже не знал, как их все увести отсюда, — чтобы сделать это, не хватало моряков и гребцов.
На второй день вечером Ларин как раз стоял на палубе «Узунлара», размышляя над этим и поглядывая за прибывавшими из города телегами, как вдруг заметил в море одинокий парус. Это была триера, и она шла прямиком в Одесс.
— Кто бы это мог быть? — удивился адмирал, пристально вглядываясь в морские просторы, к счастью свободные пока от других кораблей. Леха немного нервничал, так как изменил время пребывания в Одессе с двух дней на три, поскольку не ожидал столь большой военной добычи. При штурме города он понес ощутимые потери и появись вдруг под стенами или с моря какая-нибудь греческая армия, ему пришлось бы худо. Ларин понимал, что нужно было побыстрее убираться отсюда, но не мог вот так запросто бросить все, что вдруг попало к нему в руки.
Триера между тем, не таясь, двигалась прямиком в Одесс и вскоре вошла в его гавань. Ларин полагал, что это какой-то местный греческий корабль с ничего не подозревавшим экипажем возвращается себе на погибель в родной город. Он приказал впустить корабль без лишнего шума в гавань, из которой ему было уже не выбраться. Каково же было его изумление, когда адмирал узнал скифскую триеру из собственного флота, стоило ей подойти поближе. Вскоре триера ткнулась носом в пирс, и на него спрыгнул скифский боец, который разыскивал самого адмирала. Оказалось, что это был посыльный от Токсара.
Встретившись с адмиралом, он молча протянул ему свиток.
— Посмотрим, что так срочно решил сообщить мне Токсар, не дождавшись моего возвращения, — проговорил Ларин, разворачивая послание, — наверное, он уже взял город.
Однако, пробежав глазами написанное, Ларин с удивлением увидел письмо от самого Иллура. Скифский царь, окончательно разбив гетов, неожиданно прибыл со своим войском под стены осажденных Том. Но не об этом спешил сообщить своему подданному Иллур, не найдя его там, где он должен был находиться. Скифский царь писал о том, что сарматы предали его и, войдя в сговор с римлянами, атаковали укрепления в Крыму. Боспорские греки, недобитые после нескольких кровопусканий, также осмелились поддержать их, предоставив для войны свои оставшиеся корабли. Ларину предписывалось с имевшимся флотом немедленно вернуться в Крым и принять участие в боевых действиях, отразив нападение. Сам царь также выдвигался туда с частью войск.