Навуходоносор первое время даже не пытался мешать визирю перестроить войска — пусть его командиры в таком водовороте окончательно потеряют управление. По его приказанию стрелки, часть спешенных конников и колесничие — все, вплоть до ездовых, — насколько возможно увеличили темп стрельбы. Но не в ущерб прицельности! Стреляли безбоязненно — египетские лучники застряли возле плацдарма. Под прикрытием щитоносцев халдеи и мидяне подобрались к врагу на сотню шагов. Всякие яростные выпады врага тут же пресекались отрядами конницы.
Припомнился царю подскочивший Астиаг — глаза у него были выкаченные, взгляд, как у свихнувшегося.
— Чего мы ждем? — закричал он по-арамейски. — Пока они опомнятся? Уйдут в крепость?.. Пора атаковать!!
— Рано! — рявкнул Навуходоносор. — Вот когда они действительно начнут уходить в крепость…
Между тем отряды вавилонян и мидийцев окончательно замкнули кольцо окружения. Полк Сета, отступавший в виду рядов укрепившихся на склонах халдеев, а также расстроившая ряды греческая фаланга, были подвергнут разгрому на марше. Колесницы и мидийская конница обрушились на них сверху, затем сзади подоспели пехотинцы Шамгур-Набу, и в течение получаса все было кончено. Вдоль разбитого проселка, в кустарниковых зарослях, в оврагах, вдоль безымянной речушки — повсюду валялись срубленные головы в напяленных птичьих шлемах. Остатки полка ринулись в сторону кое-как выстроившихся в боевые линии отрядов Амона и Рэ, и на глазах у Навуходоносора смяли их порядки…
Это был сладостный, великолепный, до сих пор отдающийся в груди момент, когда со спины своего великана-коня, Кудурру наконец определил, что нервы у египетского визиря не выдержали и он счел более безопасным удалиться в крепость, чтобы оттуда руководить сражением. Как долго царевич ждал этого момента, как тяжело дались ему эти минуты! Как ему удалось устоять под непрерывным напором своих командиров, того же Астиага, требовавших немедленной атаки, он до сих пор не мог понять. Только волей Мардука, напитавшей его в тот день необыкновенной уверенностью в себе, ясным взором, стойкостью. Ну, еще может заученным в детстве рассказом о сражении под Мегиддо. Перед глазами в те мгновения так и мельтешило это экзотическое название — так называлась древняя крепость в Палестине, прикрывавшая стратегически важный проход в долину реки Иерихон. Это был единственный приемлемый для большой армии путь, по которому египтяне, перевалив через Кармельские горы, могли выйти в Финикию и Нижний Арам. Тысячу лет назад фараон Тутмос также стремился на север и, обманув врага, разгромил войска сирийцев и иудеев в виду крепости Мегиддо. Однако он допустил роковую ошибку — Тутмос не сумел на плечах противника ворваться в крепость. Долгие месяцы ему пришлось осаждать город…
Этих долгих месяцев при общем превосходстве египтян в силах у Кудурру не было. В преддверии победы он не имел права на промашку, и помочь ему в этом могла только выдержка, вера в Мардука и трезвый расчет.
____________________
Солнечный свет ударил стареющему царю в глаза — очередной световой столб дополз наконец до трона. Шамаш одобрительно глянул на своего любимца, в тот день под Каркемишем он тоже помог царевичу: разогнал собиравшиеся с утра тучи, унял ветер, сглотнул туманы, нередко покрывавшие Евфрат по весне. Набу-Защити трон ответил одарившему теплом и благодатью богу улыбкой. Наверное, с тем же простодушным умилением и радостью встретил солнечный свет выбравшийся из ковчега Атрахасис.
В это время чтец, выступивший вперед, торжественно провозгласил последние слова поэмы, а исполнители за его спиной застыли в величественных позах, указывая руками на стоящего на коленях бородатого Атрахасиса, услышавшего приговор богов о создании новой породы человеков, на этот раз смертных.
Да будет отныне иное людям:
Одни рожают, другие не будут!
Пусть поселится среди людей Пашуту-демон,
Пусть вырвет он младенца с колен роженицы
… да прервется бессмертье!..
Во славу богов хвалебную песню,
Да услышат Игиги, да хранят твою славу.
Я же воспел о потопе людям.
Слушай!! [72]
* * *
Стоило штабу египтян пробиться к наклонному спуску, ведущему к главным воротам крепости, как Кудурру, махнув рукой в сторону врага, отдал приказ атаковать.
Низкий рокочущий гул барабанов, рев боевых труб, пронзительные переливчатые, нагоняющие злобу вопли свирелей, звон доспехов, выкрики командиров ознобом отозвались в спине. Следом, с ворохом крупных мурашек по всему телу, вместе с размеренным топотом тысяч ног из рядов воинов донеслось:
Эллиль дал тебе величье
Что ж, кого ты ждешь?
Син прибавил превосходство
Что ж, кого ты ждешь?
Нинурта дал оружье славы
Что ж, кого ты ждешь?
Иштар дала силу битвы
Что ж, кого ты ждешь?
Шамаш, Адад — вот заступа
Что ж, кого ты ждешь? [73]
Трубы ревели за пределами тронного зала. Все придворные с последними словами чтеца встали. Поднялся и Навуходоносор. Идди-Мардук-балату, попечитель Эсагилы, тонким голосом провозгласил благодарение Мардуку-Белу, сохранившему род людской, давшему священному Вавилону право властвовать над всеми другими народами. Пусть подвиг его живет в веках.
«Что ж, кого ты ждешь?» — ревели бородатые халдейские пехотинцы, выставив копья, надвигаясь на врага. Первой, гремя щитами, блистая бронзой доспехов, в атаку двинулась греческая фаланга, выстроенная из нескольких сотен воинов. Следом стронулась с места тяжелая пехота Шамгур-Набу. Лучники убыстрили темп стрельбы. После каждого залпа в окончательно расстроенных рядах египтян образовывались заметные бреши, шлемы, украшенные крючковатыми, хищными клювами, валились на землю. Умиравшие враги падая опирались на копья, ломали их. Как только ворота крепости оказались открытыми, толпа обезумевших от страха воинов из полков Амона и Рэ ринулась на пандус. Ворота оказались забиты наглухо — ни закрыть, ни открыть. В начавшейся панике, среди стонов и гомона, бородатые халдеи и греки работали молча — резали мечами визжавших от ужаса врагов, кололи копьями, молотили каменными палицами. Воины на стенах Каркемиша замерли от отчаяния — чем они могли помочь своим, прорывавшимся в город, соплеменникам? Халдеи наконец сумели протолкнуть эту пробку, состоявшую из тысяч человеческих тел, внутрь каменной ограды, и тут же, кисир за кисиром, начали вливаться вслед за ними. Между тем отборные из мидян, пользуясь отчаянием и сумятицей, овладевшими осаждаемыми, овладели южными воротами, распахнули окованные медью створки, впустили в крепость свою конницу.
Далее все свершалось в каком-то ублюдочно-рваном, пересыпанном застывшими картинками сне. Первые дымы поднявшиеся на Каркемишем, мелкий ров вокруг стен, доверху наполненный кровью, начавшей ручьями стекать в невозмутимый, мутный в эту пору Евфрат. Когда из города поволокли первую двуногую добычу, Кудурру наконец слез с коня. Руки у него чуть подрагивали. Он не слышал ни приветственных криков, ни воплей одуревших от радости халдеев, ни горластых, сверкающих глазами мидян. Астиаг что-то на ухо рявкал ему. Набузардан доложил, что все кончено и одних только пленных взято более пяти десятков тысяч человек. Будет теперь кому достроить Эсагилу, радостно добавил он и потер руки.