Так мы сражались до ночи. В темноте тоже большей частью бодрствовали, ожидая приступа. В тот день я впервые видел растерянность на лице Кортеса. Об этом не пиши. Просто никто из нас не мог понять, в чем причина такого ожесточения.
Перед рассветом все наше войско стояло, готовое к бою. Причем уже во время предрассветного развода индейцы начали обстреливать нас стрелами. Они забили все ярусы пирамиды большого теокали, который возвышался над нашим дворцом. Покоя от них не было… Утро в тот день выдалось пасмурное, со стороны озера хлопьями натянуло туман — так он и завис слоями над городом. Только с первыми лучами солнца белесая влага начала таять, открывать даль.
Та картина, что что предстала перед нашими глазами, даже у самых стойких бойцов вызвала душевный трепет. Войско ацтеков за ночь стало намного гуще, чем прежде. Богаче костюмы командиров, целые отряды теперь были одеты в хлопчатобумажные панцири и шлемы, изображавшие кошачьи морды и орлиные головы. Выстроены они были ровно, вся их армия делилась на большие отряды, которые кое-кто из наших, воевавших в Италии и во Франции, назвал батальонами. Каждый отряд со своим особым штандартом. Выше и виднее других развевался главный боевой стяг Мехико — орел, сидящий на кактусе и терзающий змею. Между рядов сновали жрецы — они кривлялись и били в бубны. Воины хранили молчание. Запомнились, знаешь ли, их лица — пустые, сосредоточенные. Эти самые страшные… Эти не вопят, не воют, идут в атаку молча. До самого последнего мгновения… Потом уже в нескольких шагах от врага вдруг резкий вскрик, бросок, удар копьем. Вот уж когда мне пришлось попрыгать…
Старик неожиданно замолчал, на лице его появилось угрюмое, задумчивое выражение.
Хосе тоже замер… Он сидел за столом, одной рукой подпирал голову и, слушая старика, смотрел в окно. Удивительно, как много общего у него было с доном Эрнандо. Родом Хосе тоже из Эстремадуры, учился в Саламанке, по причине смерти отца пришлось бросить университет. Дядя, брат жены, узнав о несчастье и о том, что сестре с ребенком не на что жить, вызвал их сюда, в Гватемалу. Отличие только в том, что отец Хосе относился к сословию эскудеро — самому низшему дворянству. Слушая старого Берналя, молодой парень неожиданно ощутил злобу и раздражение. Он уже который год сидит в этом паршивом городишке, а какой-то проходимец Франсиско Писарро, незаконнорожденный ублюдок, в это время штурмует сказочную страну Перу. Говорят, родная мать от него отказалась, в детстве Франсиско пришлось пасти свиней. И вот как высоко взлетел! Сокрушил государство инков. Тоже многолюдная страна. Воинственный народ… Но ацтеки!.. Его воображение было поражено картинами, которые рисовал старый Берналь. Они были подобны древним римлянам…
Попугай уселся на подоконник, скосил глаз на молодого здоровенного парня. Тот было цыкнул на птицу, однако старый Берналь осадил писца.
— Не тронь… Пиши. В тот день они действовали куда организованнее, чем вчера. Скоро так плотно обложили всю ограду, что дону Эрнандо требовалось срочно предпринять что-нибудь, чтобы ослабить их порыв. Кортес был умелый полководец — так и пиши. Я бы сказал — великий, но кое-кто в Испании будет очень недоволен, если я перестану скупиться слова. Тогда мои записки никогда не увидят свет, и бал будет праздновать стряпня этого лжеца Гомары. Но если честно, такого командира я больше никогда не встречал. Он не терял головы в самой трудной обстановке. Ругался чаще всего по-детски. Скажет: «Ах, чтоб вас…» — на это все и кончится. Но когда надо, вешал и рубил без жалости.
Попугай внимательно слушал ветерана — даже забыл про насыпанные на подоконник кукурузные зерна.
Берналь Диас теперь словно к нему обращался.
— Как иначе? Война — дело жестокое, нервное. В тот день он вновь вовремя устроил вылазку, однако встретил со стороны ацтеков такой отпор, что, казалось, ещё немного, и наша оборона будет смята. Этот ацтекский вождь все вроде бы предусмотрел — стоило нам углубиться в главный проспект, который вел к Истапалапану, как мы скоро наткнулись на крепкую баррикаду из бревен и земли. Тут же с флангов, из боковых проулков и каналов, нас атаковали свежие отряды воинов. Вот здесь, на ровной площадке мы им показали, что такое испанец, когда его возьмет за живое. Да и Кортес оказался на высоте — ни секунды растерянности, колебаний. Короткая команда, мы выстроили две боевые линии, опоясались копьями, скольких мы там накрошили, я даже примерно сказать не могу… Ты об этом не пиши. Тут же подтянули пушки и вмиг разнесли эту баррикаду. К сожалению, время было упущено, разделить атакующих на две части не сумели. Тогда принялись жечь дома. Занимались они хорошо, но сам город был построен на воде, и всякое сооружение там было окружено каналами, так что ацтеки быстро тушили огонь.
Пришлось нам возвращаться во дворец. В боковой улочке дон Эрнандо обнаружил, что два индейца, повиснув на ногах коня, задержали сеньора Дуэро, бывшего секретаря губернатора Веласкеса, друга Кортеса. Еще один спрыгнул на испанца с крыши и тот с диким воплем свалился с лошади. Тут на него навалилась целая толпа туземцев и поволокла к лодке. Незавидная участь ждала Дуэро, однако дон Эрнандо, не раздумывая, врезался в толпу, освободил товарища, помог ему взобраться на коня — ацтеки их тоже приносили в жертву богам. Только так им удалось спастись.
* * *
После полудня бой затих. Предводитель ацтеков Куитлауак отвел войска он мог быть доволен сегодняшним сражением. Впервые индейцы показали пополокас, что в их лице те столкнулись с равной им силой, умеющей и жаждущей воевать. Атаки ацтеков приобрели необходимую стройность. Боевые действия теперь направлялись опытной рукой осторожного и опытного военноначальника. Куитлауак постоянно менял направления атак, нападения следовали в самых неожиданных местах по всему периметру дворца. Новый главнокомандующий приказал сразу во многих местах начать подкопы. Более того, в рядах своей армии ему удалось добиться прекращения всяких разговоров о возвращении Кецалькоатля. Чужеземцы, утверждал он, такие же люди, как и они, жители Мехико. Эта, вслух высказанная мысль была в ту пору настоящим откровением. Куитлауаку было очень важно внушить ацтекам, что война, до сей поры представлявшая из себя священный обряд, посвященный богам, и происходившая под их наблюдением и покровительством, теперь превратилась в борьбу не на жизнь, а на смерть, где ставкой уже были сами боги. Он доказывал, что такой войны они никогда не вели, поэтому вправе применять любые военные хитрости, коварство и жестокость должны считаться необходимым условием победы. Им следует заманивать и изводить противника, утомлять его до изнеможения, но прежде всего овладеть оружием чужеземцев. В нем нет ничего поганого, твердил Куитлауак. Его поддержали все молодые военноначальники, присутствовавшие на военном совете, однако главное требование, которое он высказал, оба главных жреца Теночтитлана отвергли сразу и безоговорочно.
Куитлауак долго доказывал, что с практической точки зрения приносить в жертву всех захваченных в плен врагов — бессмысленное, приносящее только вред занятие.
— В этом случае, — доказывал он, — враг будет сражаться до конца. С подобным подходом мы никогда не сможем использовать политические методы для достижения победы. Воюя по-старому, мы будем постоянно терять союзников. Им, после признания власти заморского владыки, уже невозможно будет вернуться под нашу руку, ибо они знают, что их ждет. Нам, как дыхание Кецалькоатля, необходим союз с Тласкалой. Это был бы очень уместный шаг, если бы мы вернули их пленных, как залог будущего союза и искренности наших намерений. Тогда и у нашего союзника, молодого Шикотенкатля, появится веский довод, с помощью которого он смог бы убедить старейшин отказаться от помощи Малинцину.