— Ты хочешь сказать, что мои прозрения будут зависеть от толщины кошелька того или иного зрителя?
— Никогда, Вольфи! Глупо рисковать деловой репутацией, ведь ты не шарлатан, не так ли? Только правда, как бы горька она не была.
Я знал цену его «никогда». Очень скоро оно обернется «необходимым исключением», вызванным «особыми обстоятельствами», затем отпадут «обстоятельства», за ними «исключения», и моя песенка будет спета.
Казалось бы, бросить все и умчаться в Польшу. Но как быть с господином Кепенником? У меня не было сомнений — сыщик поблизости. Я ощущал его присутствие. Однажды мы случайно встретились в холле гостинице. Кепенник вежливо приподнял шляпу, он даже не попытался заговорить со мной. Он даже в мыслях почтительно назвал меня «герр профессор».
Вот и пойми этих немцев.
Как-то я пожаловался Вайскруфту на его навязчивое присутствие.
— Это для твоей же безопасности, Вольфи, — объяснял Вайскруфт. — Вспомни о своих коммунистических дружках. Ты считаешь, они простили измену?
— Я уеду за границу.
— Куда?
— В Польшу. Я польский гражданин.
Вайскруфт засмеялся.
— Ты хотя бы раз задумался о том, что тебя ждет в Польше, если ты вернешься с пустыми руками? Если не хочешь, чтобы в дефензиве тебе переломали ноги, жди, пока Адди не сочинит ответ.
— Какой ответ? — перепугался я.
Вилли надолго замолчал. Я знал, он хочет лишить меня последней надежды.
— Это очень высокий политúк, Вольфи. Если настаиваешь, могу объяснить что к чему.
— Я настаиваю?! O, mein Gott! Мне плевать на весь этот высокий политúк, но мне очень хочется знать, зачем польской охранке ломать ноги какому-то Мессингу?
— Скоро состоится заседание крупных тузов. Возможно, они пожелают полюбоваться на вундермана, способного заглянуть в будущее?
— Они готовы поверить новоявленному Ганусену?!
— Ганусен их не интересуют! У «датчанина» другая задача. Он сбивает мелких лавочников и крестьян в организованную массу. Зрителей, которые соберутся на твое выступление, не интересуют голые ноги. Но они, Вольфи, любопытны как все люди. И не прочь развлечься, если это представляет практический интерес.
Вилли опять надолго замолчал. Я видел, он ходит вокруг да около.
Наконец Вайскруфт подал голос.
— Послушай, Вольфи, приход Гитлера к власти — вопрос времени, чтобы не твердили по этому поводу красные и узколобые социал-демократы. Германскую промышленность устраивают идеи, высказываемые фюрером, и не устраивают идеи, высказываемые Тельманом. Германия скоро станет достаточна сильна, чтобы начать свою игру. Для этого необходимо, прежде всего, порвать с красными в Москве — они свое дело сделали. Затем необходимо пересмотреть Версальские договоренности. Это modus operandi (образ действия) всех патриотически-настроенных немцев. Учти, Вольфи, всех немцев, любого политического окраса. Кто этого не понимает, будет отброшен на обочину. Тельман это понимает, но он связан по рукам и ногам. Он вынужден беспрекословно подчиняться Москве, а что там думают по поводу будущего Германии, никто точно сказать не может.
— Но как же страны-победительницы?.. — вырвалось у меня.
— Хороший вопрос, — одобрительно кивнул Вилли. — Даже самый малый шаг в сторону пересмотра Версальского договора, вызовет бурную реакцию с их стороны.
— Что же делать? — растерялся я.
— Привлечь на нашу сторону.
— То есть затуманить глаза?.. — догадался я.
— Именно, — согласился Вайскруфт. — Этого можно добиться только в том случае, если Германия решительно заявит, что порывает с большевиками и готова выступить в едином строю с западными демократиями. Для этой комбинации лучше всего подходит Пилсудский. Это давний и ярый противник России. Договор с Пилсудским — лучшее подтверждение смены курса. Этот союз обеспечит нам тыл, и в Силезии наконец-то наступит спокойствие. А ты говоришь — в Польшу! Кому ты нужен в Польше без ясных и четких обязательств, на которых мы готовы пойти, чтобы помириться с Пилсудским. Первое и наиважнейшее — согласие на отделение Силезии. Пусть она пока останется польской при четко зафиксированном в договоре соблюдении прав немецкого меньшинства. Пока! Ясновельможный пан не может не клюнуть на такую приманку.
— Почему же канцлер сам не может связаться с маршалом?
Вилли рассмеялся.
— Кто ему поверит?! Кто такой Брюнинг?! [51] Пилсудский не так глуп, чтобы ставить на хромую лошадь. Эту комбинацию невозможно провести в рамках Веймарской конституции, отсюда следующее требование — долой Веймар. Гинденбург совсем одряхлел, у деятелей из национальных партий много солидности, но мало практической хватки. Массы давным-давно отвернулись от них — и левые, и правые. Социал-демократы грызутся с коммунистами как кошка с собакой. Нам никогда не видать левого фронта. Остается единственная фигура…
— Адольф Гитлер?
— Да. Год назад у него было восемьсот тысяч избирателей, а теперь шесть миллионов.
— Ты настолько откровенен со мной, что мне становится страшно. Менее всего я хотел быть посвященным в такого рода тайны.
Вайскруфт засмеялся.
— Тайну не интересуют, хотел бы ты быть посвященным в нее или нет. Тайна сама выбирает своих приверженцев. Ищущих тайна ведет, скептиков влачит — так, кажется, говорили древние римляне. Но оставим древних в покое, нас с тобой должно волновать другое — доходы, приносимые тайной, несравнимы ни с какими другими доходами.
Заметив, что я с испугом гляжу на него, Вилли успокоил меня.
— Не беспокойся, Вольфи. В том, что я тебе сейчас наговорил, нет никакой тайны. Это всего лишь мое личное мнение. Демократия гарантирует право каждому иметь собственное мнение по любому вопросу.
— Когда состоится мое выступление?
— Если оно состоится… — вздохнул Вилли, затем укорил меня. — Если же нет, это твоя вина, Вольфи.
— В чем же я провинился?
— Зачем ты предупредил Адди, чтобы тот опасался конца декабря. Сейчас в Коричневом доме все смеются над твоей прозорливостью.
— А Гитлер?
— Он хранит молчание. Ему не с руки вступать в перепалку со старыми бойцами, да еще по такому поводу как прогноз какого-то польского еврея. Ты крупно рискнул, Вольфи. Больше так не поступай — никаких непродуманных, скоропалительных предвидений, тем более, бесплатных. Теперь мы связаны по рукам и ногам твоей горячностью. Впрочем, — вздохнул, — оно, может, и к лучшему. Что касается наблюдения, ты волен гулять, где тебе угодно. Только будь любезен, сообщай, где находишься. Сейчас в Германии небезопасно, особенно таким, как ты.