— То есть? — спросил цезарь.
— Здесь она, простушка. Напросилась на разговор с тобой. Я прикинул, почему бы и нет. Братец ее уже далеко, отсюда не видать.
— Это просто наглость! — возмутился Коммод. — Я не хочу ее видеть.
— Как знаете, господин. Прикажете отправить ее домой?
Коммод задумался.
— Подожди. Позови ее.
Кокцея тут же вбежала в спальню, сразу бросилась к ногам императора, обняла ноги, расплакалась. Ее слезы потекли по голеням Коммода. Он изумленно посмотрел на нее сверху вниз, затем обвел взглядом комнату, вновь посмотрел на девушку, наконец выговорил.
— Достаточно. Встань. Верю.
Кокцея, перебирая руками по телу цезаря, встала. Пока поднималась, на лице Коммода обозначилась гримаса отвращения. Он оттолкнул женщину, вскрикнул.
— Не смей прикасаться ко мне.
— Но почему, Луций? — спросила Кокцея.
— Тебе мало, что ты осмелилась грозить мне кинжалом? Клеандр, ты обыскал ее? У нее нет оружия?
— Как ты мог подумать такое, Луций?! — лицо Кокцеи потемнело от гнева.
— Гляди, Клеандр, она опять распаляется, — несколько оробев, закричал цезарь.
— Нет, нет, любимый, — Кокцея прижала руки к груди. — Я буду тиха и покорна как овечка. Только не гони меня.
Коммод пристально и недоверчиво глянул на нее.
— Тиха и покорна?
— Да.
— А не врешь?
— Ты мне не веришь?..
— Верю, верю… — заторопился Коммод. — Ступай Клеандр, мы сами разберемся.
Когда спальник вышел, Коммод не поленился подойти к двери, закрыть ее на задвижку. Потом улегся на кровать, долго и мрачно смотрел на женщину. Та не смела двинуться, потом наконец, скинула плащ, тунику и обнаженная осторожно, как кошка, влезла на постель, примостилась возле императора. Обняла его, прижалась, шепнула.
— Не гони…
Император резко сел на постели, отвернулся, свесил ноги на пол.
— Ты не понимаешь, я не могу взять тебя в Рим. Ты не нужна мне в Риме. Я сам отправляюсь в столицу не в блеске славы, а жалким приживалой. Мой триумф будет тощ и постыден. Что мне показать дерзкому плебсу, что швырнуть в глаза продажным и наглым всадникам. Чем заслужу уважение у надменных и коварных сенаторов? Мало того, что заключил мир с германцами, так еще и приволок жену. Мне будут постоянно напоминать о том, что я поддался на твои ухищрения и позволил себя соблазнить. К лицу ли подобная слабость сыну божественного Марка? Что я смогу ответить ненасытной на чудеса и развлечения толпе? К тому же ты не люба мне.
Кокцея прильнула к нему сзади.
— А ты попробуй. Возьми меня. Я словом не обмолвлюсь, что являюсь твоей супругой, пусть даже разведенной. Ты не найдешь более преданного и верного себе человека, разве этого мало?
— Что такое верность и преданность? Слова… У тебя есть золото? Ты умеешь пророчить судьбу? Сможешь помирить меня с Римом? Зачем ты мне?
Кокцея вскочила на кровати, воскликнула.
— Если ты бросишь меня, я покончу с собой.
— Только не на кровати. Где‑нибудь в углу и попробуй без крови
Кокцея удивленно глянула на него и зарыдала. Медленно сошла с кровати, подняла тунику, столу. Так со слезами на глазах направилась к двери. Отодвинула задвижку, дверь сама собой распахнулась. Она шагнула в темноту.
В спальню боком втерся Клеандр. Приблизился к Коммоду, тот по — прежнему сидел на кровати. Заметив спальника, уныло сказал.
— Не люба она мне.
Клеандр стоял потупившись, долго молчал. Наконец тихо выговорил.
— Ее нельзя выпускать из дворца.
Луций не ответил.
— Ее нельзя выпускать из дворца, — настойчивее выговорил раб.
— Почему? Пусть прозябает в своей Виндобоне. Она получила развод, и никакая собака в Риме не сможет попрекнуть меня неравным браком.
— Он беременна. Если родится мальчик, могут возникнуть осложнения в будущем.
— Ты уверен?
— Нет, не уверен, но судя по всем обстоятельствам, она ждет ребенка. Пора доказать, что ты достоин быть императором.
— Кому?
— Самому себе.
— То есть? — император заинтересовался, хотя на лице по — прежнему стыла меланхолическая гримаса. Он начал дергать себя за пальцы. Клеандр ударил его по рукам.
— Ты совсем как мать, — глухо выразился Коммод.
— Сейчас не время вспоминать вашу матушку. Решай.
— Почему я?
— А почему я? Чтобы ты потом обвинил меня в убийстве своей бывшей супруги?
— Полагаешь, что без этого нельзя?
— Нельзя, и ты сам это знаешь. Будь честен с самим собой. Отдай приказ.
— Кому?
— Мне.
— И кто же его исполнит?
— Желающие найдутся.
— Это забавно, — усмехнулся император. — Представь, она выходит из дворца и где‑то в темной подворотне, за углом ее поджидает ужасная смерть. Короткий протяжный крик. — Он помедлил, потом спросил. — Где? В городе? На выходе из города?
— Лучше в родном доме. Вместе с матерью. Потом подожжем дом, и все будет шито — крыто.
— Как‑то это все неожиданно. В лоб, — засомневался Коммод. — Я больше никогда не увижу ее?
— Никогда.
— Это звучит заманчиво, — он поднял голову, глянул куда‑то в даль, простер руку в жесте, которым он приветствовал войска. — В душе пусто, нет жажды мщения, нет ненависти, нет любви. И что хуже всего, выбора нет. Пора ставить точку и предать забвению дерзкую поселянку. Какая трагическая сцена! Ты предлагаешь поджечь дом? Но в этом случае сбегутся соседи. Они здесь очень активные, крепко держатся друг за дружку. Нет, все необходимо проделать в порыве страсти, на пределе сил, ведь именем моим негоже заслоняться. И кто же я, как не избранник, как не властитель судеб…
Он начал заговариваться. Клеандр терпеливо ждал. Наконец цезарь провозгласил.
— Да будет так! Верни Кокцею. Скажи — тебя вернуться просят. Он ждет. Он жаждет неги, готов омыть тебя слезами. Только не ерничай. Скажи просто, как лучший из актеров, которому доверена страшная роль на этом торжище жизни. Все должно быть красиво, иначе скука, страх, ожидание смерти.
Он улегся на кровать. Дождался, когда Кокцея вбежала в спальню.
— Иди ко мне! — дрожащим голосом позвал император и протянул руки.
Девушка бросилась к нему.
Он любил ее долго, настойчиво и исступленно. Когда все кончилось, свел пальцы на ее горле, сжал их. Женщина забилась, пытаясь вырваться, потом вытянулась, с хрипом втянула в последний раз воздух и замерла.