А Лаврентий Павлович уточнил.
— Жертвуй, кем хочешь…
К моему предложению привлечь к этому делу материалы, касавшиеся Альфреда–Еско фон Шееля, Федотов отнесся настороженно.
— Я этот вопрос не решаю. Придется обратиться к наркому, – после чего несколько минут утомительно выстукивал пальцами по столу.
Наконец заключил.
— А что, можно попробовать.
Берия, выслушав мою просьбу, тут же обвинил меня в склонности к волоките и политической слепоте.
— Пассивно себя ведешь, Трющев! – заявил Лаврентий. – За бумажками не видишь живое дело. Почему не настоял в сороковом, чтобы висшую меру барону заменили сроком? В следующий раз более активно отстаивай свою жизненную позицию. Сейчас у нас с этим Хаусховером проблем не било. А тепер что прикажешь делат? Ждат, пока ты будешь бумажки перебирать?..
Я благоразумно промолчал. Что я мог сказать в ту пору, когда все жаждали быстрых успехов. Не одним же воякам ордена за взятие городов «хватат».
Впрочем, нарком и не ждал ответа.
Он подошел к окну. Несколько минут, с высоты третьего этажа разглядывал небольшой, залитый солнечным светом переулок.
Меня кольнуло – быстрые успехи на фронте менее всего занимали наркома. Куда больше его тревожили неясность задания Петробыча, его, так сказать, невразумительная направленность.
Затем что‑то вроде озноба, будто голову окатили ледяной водой – и до меня четко и раздельно донеслось.
«Гесс! Какой Гесс? Зачем Гесс»?!»
Я растерялся – что за вопль, откуда он, ведь нарком рта не раскрыл! Затем осторожно глянул на Лаврентия Павловича.
Берия, человек тертый, по–видимому, перехватил мой взгляд и, помедлив, с равнодушным видом вернулся на прежнее место, затем, снимая напряжение, наложил резолюцию на мою служебную.
— Хорошо, пусть Петр Васильевич поищет человека в помощь «близнецам» – одним им не справиться. А ты, Трущев, сегодня же приступай к делу».
— Так, соавтор, я с головой погрузился в самую реакционную мистику и оккультизм. Впрочем, мистика мистикой, но страх наркома как тлетворная зараза передался и мне.
Не давала покоя сталинская фраза – « нам еще придется столкнуться с западными союзниками в оценке этой авантюры!» Трудно было понять, какой интерес могла вызвать списанная три года назад политическая фигура, свихнувшаяся на поисках мифического единства арийских народов, уверовавшая в каких‑то Умов высших – они же учителя, махатмы, носители древнего знания, – проживавших где‑то в Гималаях, либо имевших там явочную квартиру.
Зачем все это? Место Гесса на скамье подсудимых, с которой он встанет, чтобы отправиться на виселицу.
Петробыч изначально не верил ни в какую мистику и оккультизм. Как правоверный материалист он обоснованно считал эти выдумки империалистическим маскарадом, за которым хитроумные буржуазные политиканы прятали какие‑то реальные, далеко идущие цели.
Какую подоплеку Сталин уловил в безумном поступке Гесса?
– …Что касается старого барона, я не ошибся. Тот, почуяв приближение смертного часа, распоясался по полной. Много чего наговорил, на несколько томов – про Хаусхофера и Адольфа Гитлера, про священный огонь и полую Землю. Поделился соображениями, где мог быть расположен легендарный остров Туле и в каком году исчезла Атлантида. В общих чертах обрисовал домыслы свихнувшегося Гербигера и дал краткую характеристику пангерманизму. Кроме того, успел поведать ошалевшему от всей этой ерундистики старшему лейтенанту Евдокимову из следственного отдела о том, что такое экономическая самодостаточность (автаркия) и как относиться к «культурной экспансии»; где расположен Мировой остров и с какой целью наглые народы моря – то есть США и Великобритания – пытаются поссорить Германию и Россию.
Слава Богу, старший лейтенант НКВД Евдокимов, оказался добросовестным и грамотным малым. Зная о интересе к барону со стороны высших кремлевских кругов, он записывал все подряд, без пропусков и купюр. Впрочем, барон никогда бы не подписал протокол с купюрами.
Куда ему было спешить?
К стенке?
В любом случае общая картина того, что теперь мы называем «расцветом геополитики», а также «германским народничеством» в худшем, оскорбительном для других наций смысле, лейтенант изложил точно, с достаточной степенью полноты.
Безусловно, профессор Карл Хаусхофер являлся поклонником всего германского, но к измышлениям насчет избранности арийской расы и восторгам перед тайнами древних германцев, а также к поискам Святого Грааля, Атлантиды и Шамбалы, которыми увлекался рейхсфюрер СС Гиммлер, относился скептически. По словам старого барона, профессор не отрицал ведущую роль мистики в становлении германского духа, однако предупреждал – делать ставку только на «тайные знания предков», по меньшей мере, неразумно. Кроме нордического духа для выживания нации необходимо географическое пространство, технические средства, позволяющие расширить его до разумных пределов и, конечно, развитая теория этого расширения.
Немцы не могут без теорий, соавтор!»
– …На вопрос следователя, является ли Карл Хаусхофер идейным наставником фюрера, барон решительно возразил – это одно из самых распространенных заблуждений!
Заключенный особенно настаивал на этом.
По его словам, Хаусхофер, безусловно, произвел сильное впечатление на Гитлера, оказавшегося в тюрьме Ландсберг после мюнхенского «пивного путча». Как, впрочем, и господин Гитлер на профессора.
Старый барон так разъяснил свою мысль.
— Господин Гитлер обладал необычайной способностью обучаться. Он хватался за любую, даже самую безумную идею, например, за доктрину мирового льда. Я считаю, больше всего он ухватил у Альфреда Шулера* (сноска: Альфред Шулер (1865–1923) – немецкий поэт, философ–гностик и мистик, представитель мюнхен–швабингского кружка «космистов». По мнению некоторых исследователей оказал большое влияние на Адольфа Гитлера своей приверженностью к антисемитизму. Едва ли не первым в Германии начал использовать в качестве символа свастику.) Но чему он обучался, гражданин следователь? Только тому, что ему представлялось ценным. И так во всем. Гитлер извращал, не мог не извратить любую доктрину, которая попадалась ему на глаза – в этом суть его натуры.
…как‑то, гражданин следователь, Хаусхофер поделился со мной – существует якобы такая порода любознательных дилетантов, для которых главное – это собственный взгляд на всякую приглянувшуюся идейку. Они с жаром хватаются за любое модное поветрие, но это вовсе не означает, что они пытаются освоить его, вникнуть в суть. В этом отличие фюрера от своего помощника Гесса, для которого профессор является светочем в историческом мраке. Тот верил господину Хаусхоферу как Господу Богу. Конечно, идеи Хаусхофера насчет «пространства как фактора силы» и «континентального блока», который должен был включать Германию, Россию и Японию, были этапом в написании «Майн Кампф», причем не самым худшим. Однако в понимании Гитлера Россию и Японию по расовым причинам никак нельзя было иметь в союзниках. Тем самым рушилась сама идея «союза земли» против «союза моря».