Разговаривали они долго, а напоследок товарищ Ленин задал вопрос: что же это, дескать, товарищ Сталин делает с заслуженными людьми, проверенными участниками революционного движения?
Сталин поначалу усмехнулся, пошутил, что он обязан выяснить, откуда у вождя такая непроверенная информация. Потом, будто перебивая себя самого, заговорил серьезно.
Сказал, что следует во всем идеям своего Учителя, а тот когда-то писал про революционеров, привыкших к «домашним туфлям кружковщины». Ленин признал, что написал такое, и спросил, какое отношение эти слова имеют к «отстранению» товарищей.
Теперь уже Сталин говорил напористо, без усмешек. К сожалению, заслуженные товарищи решили, что пришло время выступать с воспоминаниями и ничего более не делать. Они навязывают дискуссии вместо практической работы.
— Ну, и отлично! — воскликнул Ленин.
— Было бы хорошо, если бы дискуссии велись в среде тех, кто к этому готов, — после короткой паузы заметил Сталин. — А они выходят к рабочим, которые еще и грамоту-то едва освоили. Приходят и втягивают в споры, Владимир Ильич. Наши «товарищи — спорщики», конечно, побеждают, и думают, что этим продвигают социализм в сознание масс. А рабочий или крестьянин понимает лишь то, что он ничего не понял, что не в состоянии вести спор. Проигрывает и начинает злиться, поскольку и сам свою малограмотность давно уже осознал. Зачем же его этим попрекать? Так и до разрыва недалеко…
Наступило молчание, которое прервал Сталин.
— К тому же, Владимир Ильич, вы правильно подчеркнули, что речь идет о деятелях революционного движения. Между тем революция закончилась. — Иосиф Виссарионович, сделав многозначительную паузу, продолжил, глядя в глаза Ленину: — Теперь идет война. Самая настоящая война, самая трудная — война повседневности.
Ленин помолчал, потом пожелал успехов и попросил передать привет товарищам.
Прочитав это, Ягода смог подвести черту под длительными размышлениями. Логика была проста: непрекращающиеся интриги ведут к ослаблению власти, следовательно, к ослаблению СССР и угрожают первому в мире социалистическому государству. Ну, а если чекистам предписано всеми силами защищать завоевания революции, значит, не обращать внимания на все происходящее он, первый заместитель председателя ОГПУ, не имеет права. Значит…
Вот тут-то Генрих и осознал, куда направляется его мысль. Все нити, прежде тянувшиеся невесть куда, переплелись в единой сети, образуя строгую и четкую систему. И решение принято!
Прошло не менее месяца, прежде чем Ягода смог достаточно определенно нарисовать всю схему в целом.
Итак, условия задачи. Дано: партия, погрязшая в интригах и спорах, государственное руководство, которое думает только о том, как бы занять пост повыше и творить все, что только придет в голову. И самое удивительное, что каждый из них искренне считает правым только себя, а виноватыми — всех остальных. Всех! Без исключения.
Ягода раз за разом проверял условия задачи, пока не пришел к выводу, что они сформулированы верно. Теперь пришло время подумать о решении.
Оно, в сути своей, свелось к двум действиям, тесно переплетенным между собой. Тех, кто обнаружил свою неспособность управлять страной, следует отстранить от власти. Но как? Поиски ответа заняли несколько дней, хотя с самого начала Ягода знал, каким он будет. К нему и пришел: ликвидировать!
Следом за этим возник второй вопрос: а как это сделать? Ответа не было, но Ягода был уверен: ответ появится. И когда так и случилось, не удивился. Первое — добраться до тех, кто на самом верху, второе — ликвидировать кого-то из них. А это уже — дело техники.
Казалось, на этом и все. Но тут и появилась еще одна проблема, пожалуй, самая важная, состоящая из двух частей.
Просто так, само по себе, устранение не имело смысла. Все надо было делать целесообразно, решая более важную задачу. Даже в воображаемых беседах с самим собой поначалу Ягода не решался называть все своими именами, будто боясь, что кто-то подслушает.
Неожиданно, как черт из табакерки, выскочила одна мысль, весьма перспективная, между прочим.
Если уж затевать эту интригу под предлогом борьбы с внутренними противниками, то не лишним будет обратиться к истории, воспользоваться опытом предшественников. Например, к операции по завлечению в СССР Бориса Савинкова в 1924 году. Для этого тогда была создана гигантская сеть мнимых сторонников Савинкова во многих городах России, и результат был получен блестящий!
Так, не спеша, продумывая все, вплоть до мелочей, Генрих Ягода формулировал условия задачи.
Вот тогда, летом двадцать девятого года и состоялся разговор, с которого все началось, черт бы его побрал. Именно в то время начал откровенно сближаться с ним Николай Иванович Сухарин, человек важный и странный. Никто его всерьез не воспринимал, хотя был Николай Иванович где-то почти на самом верху. Однако именно это «почти» все и объясняло. Николай Иванович постоянно вел борьбу с кем-то «сбоку» от основного пути движения. Хоть и называл он себя «главным теоретиком» и «лучшим продолжателем марксизма», но чего-то большого в этой части так и не добился. Ввязывался в какие-то кампании против поэтов и художников. Зачем? Они и так, убогие, жизнь себе придумывают. Их надо использовать, а не уничтожать словом. С иным поэтом правильно поговори, так он сам своих товарищей и удавит потом. Без всякого следствия и суда.
Так вот, Николай Иванович Сухарин и стал его потихоньку склонять на свою сторону. При этом настойчиво повторял, что надо хранить верность «заветам Ленина». Но главное, что Ягоду заинтересовало: Сухарин, как о чем-то естественном, говорил о возможности физического устранения противников. Открыто, без уверток:
— Ильич мог держать эту свору в руках, а не стало его, и все захотели на его место, а это — его, Ильича, место. Его и только его! — жарко выпалил однажды Николай Иванович.
При этом лицо его говорило больше, чем открывали слова, выдавая сокровенные мысли. Дескать, его это место, его, Сухарина, Ильичем ему завещанное! Недаром ведь Ильич именно его, Сухарина, называл «любимцем партии»!
— Вот и грызутся, как пауки в банке, — обычно добавлял Николай Иванович, сокрушенно вздыхая.
Со временем к этим беседам Сухарин стал привлекать и других, но Ягода по-прежнему больше молчал, хотя понимал прекрасно: не дай бог, узнает об этом Сталин — не отвертеться.
«Ну, и хорошо», — с облегчением подумал Ягода, когда понял это. — Значит, назад пути уже нет и надо все доводить до конца! Для начала надо четко наметить план…»
2010, июнь, Москва
КОРСАКОВ
Едва Житников упомянул о «заговоре Ягоды», Корсаков понял, что плоскости, прежде казавшиеся параллельными, пересеклись, создавая ломаную пунктирную линию, которая и вела к решению всех загадок.
Игорь даже не стал ничего анализировать. Он устал и хотел только одного: скорее лечь спать, веря в народную мудрость — утро вечера мудренее.