Он ведь так и не сказал, где они расстались. Защепа говорил, что не помнит, и говорил об этом скупо и, пожалуй, со злостью, которая должна была скрыть его искреннее огорчение, его личную трагедию, но и это могло быть тонкой игрой. Кто теперь знает…
Можно было, конечно, навести справки о Защепе в Москве, но Поздняков понимал, что такой запрос из Туркестана сразу будет замечен и вызовет много вопросов, а то и особое выяснение обстоятельств такого интереса.
Впрочем, если честно, Поздняков ни разу не поймал Защепу на противоречиях или неточностях, ни разу генерал не уходил от ответа, демонстрируя полную открытость.
Ну, а если не было открытости, а была затаенность?
Если первый ход сделал генерал, сев за стол тогда в столовой, и ответный ход Позднякова был им заранее рассчитан, и после этого все шло по его генеральскому плану?
Если Защепа сам готовил ходы и оборачивал себе на пользу, а чекист считал их своей инициативой?
Вот, в конце концов, и выбрался из враждебного окружения без потерь, а?
Могло быть такое? Вполне!
А могло быть и так, что Защепа, оставшись в Совдепии, в самом деле изменил свои взгляды, о чем так много они говорили с Поздняковым, и сам во все это верил. Верил до тех пор, пока не встретился снова со своими боевыми друзьями! Встретился, и взыграло ретивое.
Почему-то, размышляя над этим вариантом, Поздняков поймал себя на том, что напевает «Помню, я тогда молодушкой была» и усмехнулся: да уж была молодушкой, была!…
Итак, встретился с товарищами и простил им все обиды, забыл все, о чем думал тут годами?
Не исключено, если говорить честно.
Правда, быстро утешил себя Поздняков, это было бы неплохо. Если только Защепа там, в Париже, осядет, то быстро проявится. С его-то опытом, а еще важнее — со знанием сегодняшних советских реальностей, он быстро войдет в высшие круги эмиграции!
Тогда можно будет думать о дальнейшем сотрудничестве. Это, конечно, не та операция, о какой мечталось, но все-таки…
Могло, рассуждал Поздняков, случиться и совсем плохое. Защепу могли разоблачить «там», за кордоном. Разоблачить и просто ликвидировать без всякого шума.
В конце концов, кто в Европе будет искать Защепу? Его и не знает никто. Но это — если ликвидируют.
А если разоблачат и захотят использовать против Позднякова?
Пришлют, например, весточку: дескать, если не согласитесь сотрудничать, признания Защепы станут известны. Тоже возможно, и это уже опасно.
Ну, и самый крайний вариант Поздняков обдумывал почти с самого начала, едва проводив Защепу, и все равно возвращался к нему каждый день.
Генерала могут взять на обратном пути. Искренне сотрудничая с одним чекистом, он так же искренне может рассказать обо всем и другим. Генералу-то какая разница? Ему жить хочется…
Самый простой вариант защиты в таком случае — провокация врагов!
Вражеское подполье спровоцировало арест своего агента, чтобы устранить Позднякова, человека, которого они боятся. Почему боятся? Да, потому что он с ними успешно борется!
Вы проверяйте реальные дела, а не бредни белогвардейцев!
Иногда Поздняков, размышляя над этим вариантом, чувствовал, как начинает стучать сердце, и на лбу выступает испарина.
В общем, не только плохо спалось, но и днем часто ощущал беспокойство.
И, увидев Защепу в той же самой столовой, где произошла их первая встреча, Поздняков почувствовал легкую слабость в ногах. Присел к ближайшему столику, посидел минуту, не больше, и вышел.
Защепе, когда тот появился, кивком головы показал: в парк! Там, в прохладе аллей, генерал и начал отчитываться о поездке.
— Ну, втянули вы меня, Кирилл Фомич! Жил без них в полном порядке, а сейчас!… — Защепа досадливо махнул рукой.
— А подробнее, без эмоций? — попросил Поздняков.
— Без эмоций не получится. Выплеснуться надо, — пояснил Защепа. — Я ведь их всех помню такими, какими они были в военную пору! Подтянутыми и бесстрашными они были! А сейчас обрюзгли! И не столько телесно, сколько духовно! И думают уже не о том, чтобы воевать, а о том, чтобы гадить. Трусливо и мелко гадить исподтишка!
Он протянул Позднякову портсигар:
— Табак отменный, не сомневайтесь. Привез еще несколько сигар, но это уж когда у меня будем. А то увидят нас с сигарами, и докуривать будем в ГПУ, — улыбнулся Защепа.
— Так что там все-таки было, в Париже?
— Какой «Париж»? Я же вам говорил, что Кутепов прибежит, как собачка, — ухмыльнулся генерал. — Причем тогда я просто предполагал, не зная, как низко они упали, а сейчас насмотрелся. — И он провел ладонью над головой, показывая, как глубоко погрузился во все неприятное.
— Вы когда вернулись, Лев Ефимович? — решил сменить тему Поздняков, и Защепа после коротенькой паузы улыбнулся.
— Да, вы правы, что-то я никак не могу прийти в себя, — признал он. — А вернулся я ночью. Опоздал из отпуска, знаете ли, на четыре дня, за что пожурили. Мягко, но с намеками.
— Как добирались обратно? Я имею в виду, трудности были?
Защепа снова улыбнулся, но теперь уже улыбка его была почти прежней, — человека, уверенного в своей правоте:
— Как и по пути туда — никаких забот. Почти как на прогулке. Те тоже кое-что умеют делать.
— «Те» — это?…
— Те, кто за кордоном, Кирилл Фомич. Обратно они меня проводили до Слуцка.
— До Слуцка? Это же в Белоруссии, — удивился Поздняков.
— Точно так, до Слуцка. Пожелали успехов, облобызали троекратно и отправились назад. Только что в вагон не посадили.
— А пограничники?
— Господь с вами, какие пограничники! Там все те же люди, те же порядки, что и в прежние времена, до вашей революции. Контрабанда нужна всегда и всем.
Поздняков почувствовал злость, хотел сказать что-нибудь резкое, но сдержал себя: Защепа-то тут при чем?
— Знаете, Лев Ефимович, вам в самом деле надо отдохнуть, прийти в себя и подготовиться к отчету. Вы ведь привезли не только знания, но и впечатления, а они могут быть и поважнее в иных случаях.
Встретились в субботу у Защепы дома.
К отчету он подготовился серьезно, докладывал четко, аргументы приводил основательные, на каждое замечание у него были ответы, но без пустой бравады и высокомерия.
Начал с РОВСа.
Положение нервозное, ведется неутихающая подковерная возня.
Созданный в 1924 году приказом Врангеля, Российский общевоинский союз должен был объединить все общества и союзы, которые успели создать бежавшие из России воины белой армии, и всем было ясно: идет переформирование и подготовка к новым «великим свершениям». Было ясно и другое: денег на всех не хватит, вот, и надо объединяться!