— Ну, и что?
— А то, что кому-то пришла в голову мысль увязать все эти ходы в единую систему.
— Зачем?
— Ну, мало ли зачем! Ты, например, знаешь, что планировали взорвать Москву в случае, если немцы смогут ее взять?
— Да, слышал.
— Ну, так, неужели непонятно, зачем эти ходы с их подробными схемами?
Корсаков думал недолго. Собственно, ответ лежал на поверхности.
— Изначально к этим ходам имел прямое отношение Ягода?
Ирина посмотрела на него с удивлением:
— Откуда ты знаешь?
— Знаю.
— Но не все! За всем этим в самом деле стоял Ягода, но главное не в этом.
— А в чем?
— Дед Егор как раз и отыскивал ту систему коммуникаций, которая была создана по приказу Ягоды…
— Сталина?
— Нет, Игорь, не Сталина, а Ягоды. И делали это тайком, используя тех, кто был каким-нибудь образом зависим от него. Там работали и подследственные, и заключенные, и, видимо, те, кого в любой момент могли арестовать. Ягода создал гигантскую сеть, по которой можно из любой точки Москвы добраться практически в любую другую. И сделать это под землей, совершенно незаметно.
— И Лобанов просил тебя проконсультировать кого-то по этим схемам?
— Не совсем так. Он просто спросил: могу ли я ответить на несколько вопросов по темам моих студенческих работ. И только! Хотя, конечно, студенческие работы так или иначе касалось истории подземных коммуникаций.
— Ну, а где эти тетради?
— Да, ты с ума сошел! — Ирина даже отшатнулась. — Я их на следующий день принесла, и мы с бабой Евдокией их сожгли. Нам даже пришлось покурить, чтобы никто нас не заподозрил.
— Значит, тетради уничтожены?
— Да.
— Точно?
— Ты мне не веришь?
— Дело не во мне, моя милая. Дело как раз в другом.
— В чем?
— В том, что теперь это надо доказать тем, кто хотел к тебе прийти.
— Не понимаю.
— Вижу, что не понимаешь. Я повторю твой рассказ, а ты слушай и соображай. Много лет назад твой дед Егор занимался совершенно секретными делами. Настолько важными, что прямые указания ему давал сам Сталин. Фактически он, по указанию Сталина, расследовал дело о создании системы секретных подземных коммуникаций. Дело это было настолько секретное, что после его смерти КГБ решил изъять все его записи, опасаясь разглашения информации. Оказывается, что через много-много лет кому-то стало известно, что такие сведения существуют.
— Почему ты так решил?
— Потому что звонили Лобанову.
— И что?
— И то, что потом пришли к тебе.
— Но он сам им подсказал.
— Подсказал вчера, а пришли сегодня. Почему?
— Почему?
— Потому, что наводили справки. Не хотели идти вслепую. А наводя справки, наверняка узнали и о твоем родстве, и о том, какие работы ты писала. Наверняка сделали запрос в твой институт.
Ирина растерянно молчала. Видимо, только сейчас она осознала, что произошло днем на улице и что еще может произойти.
Корсаков подумал, что она сейчас снова заплачет, но Аристова словно окаменела.
Молчание приближалось к точке взрыва, и Корсаков понял: надо сказать хоть что-нибудь.
— Теперь нам надо понять, как связаны эти тетрадки деда Егора с тем, что Кремль со вчерашнего вечера стоит на ушах?
— Кремль стоит на ушах? — удивленно повторила Ирина.
Корсаков хотел ответить, но не успел, потому что внезапно где-то в глубине квартиры зазвенел телефон.
Он звонил долго. Так долго, что Корсаков понял: это звонят ему. Спроси его, почему он так решил, Игорь не знал бы, что ответить, но убеждение зрело.
Надо было проверить еще одну возможность, и он, отбросив церемонии, спросил:
— Твой друг давно уехал?
— Недели две, — ответила Ирина и закашлялась. Видимо, она тоже не ожидала этого звонка.
— Ты тут часто бываешь? — спросил Корсаков и по заминке Ирины понял, что угадал.
Что-то царапнуло, но он продолжил:
— И часто телефон при тебе звонил?
— Ни разу, — тут же ответила Ирина. — Я даже не знала, что он здесь есть. Сейчас ведь все с мобилами.
«Все с мобилами»! Вот именно! А они-то ведь сразу выключили свои мобильники, чтобы их не смогли засечь!
Скорее всего это звоня г ему.
— Где телефон?
— Ты с ума сошел. А если это «те»?
— Тогда я что-нибудь придумаю.
Корсаков подошел к телефону, который все так же трезвонил. Ну, если звонят, значит, выследили, хотят что-то предложить, пульсировала надежда. В крайнем случае надо попытаться как-то вывести из всего Ирину.
Он думал обо всем отрешенно, будто читал книгу или смотрел очередную серию кровавого боевика. И снял трубку, надеясь, что сможет сказать «вы ошиблись номером».
Но успел сказать только «алло», и трубка успокоила:
— Игорь, это Сева Рябцов.
2010, июнь, Москва
КОРСАКОВ
А сейчас уже наваливалась усталость. Кураж прошел, и хотелось покоя. Странно, но слово «покой» почему-то у Корсакова вызывало воспоминания детства, когда он в зимние каникулы гостил у бабушки.
Бабушка жила на окраине города, и проводить туда центральное отопление даже не планировали. Каждый день сразу после обеда бабушка отправляла Игоря принести дрова, и он таскал их, по-взрослому набирая на руки побольше, чтобы услышать похвалу.
Потом, когда начинало темнеть, бабушка учила Игоря укладывать дрова в печь, устраивая там «колодец», под который следовало положить только что надранную бересту. Потом, когда дом начинал погружаться во тьму, бабушка чиркала спичкой и поджигала растопку, а Игорь зачарованно наблюдал за этим.
Сначала языки пламени казались маленькими и слабыми. Они будто облизывали широкие, крупные поленья, и казалось, что эти громадины скоро задавят пламя. Но проходили минуты, пламя не угасало, становилось все сильнее, и вот уже поленья покрывались красно-черными пятнами, и все пространство топки захватывал огонь…
Игорь сидел на полу, сквозь дверцу печи любуясь пламенем, и так засыпал. Выныривал из дремы, пока бабушка относила его в кровать, и, едва коснувшись щекой подушки, снова проваливался в сон.
И сейчас ему очень хотелось снова сесть возле печи, и любоваться языками огня. Но он знал, что это невозможно.
Особенно — сейчас…
Они сидели в минивэне с тонированными стеклами. Они — это Корсаков, Ирина Аристова, Сева Рябцов и человек, с которым Рябцов совсем недавно познакомил Игоря.