– Ну, разумеется, им не очень хочется, чтобы мир узнал, как именно они воевали с фашистами, – скривился Вышинский. – Так что не чувствуйте там себя мальчиком для битья, товарищ Руденко. За вами Советский Союз. Не забывайте об этом ни на секунду.
– Я только боюсь, товарищ Вышинский, что американский обвинитель Джексон не захочет откладывать начало процесса, – осторожно стоял на своем Руденко. – Он рвется в бой.
– Он бы так рвался в бой, когда речь шла об открытии второго фронта. Сколько они с ним тянули? Годы! Ничего – потерпит. А вы, товарищ Руденко, останетесь пока в Москве. Мы объявим, что вы больны. А ваш заместитель в Нюрнберге пусть добивается отсрочки начала. И пусть попробуют начать без нас!.. Все на сегодня?
Голову поднял грузный генерал Кобулов, заместитель наркома внутренних дел:
– Тут вот какое дело. Наши люди, которые сейчас находятся в Нюрнберге, сообщают о вызывающем поведении обвиняемых на допросах… Геринг, Йодль, Кейтель и другие держат себя при допросах агрессивно. В их ответах часто слышатся антисоветские выпады, а наш следователь Александров слабо парирует их вылазки.
– Попробовали бы они у меня на допросе совершить вылазку! – дернул щекой Вышинский. – Товарищ Руденко, доведите до сведения наших следователей, что они должны, где это надо, срезать обвиняемого. Решительно пресекать антисоветские выпады. В самой жесткой форме, самым решительным образом. Если этот следователь… Александров не может вести допросы, давайте его отзовем. Пусть он жуликов или карманников допрашивает, если Геринга боится!
Филин прокашлялся.
– Разрешите…
– Что еще? – недовольно поморщился Вышинский. – Тут все очевидно.
– Я хотел бы внести некоторую ясность, – мягко, но настойчиво сказал Филин. – Эту информацию из Нюрнберга прислал полковник Косачев из специальной бригады Главного управления контрразведки «СМЕРШ»…
– А вы откуда знаете! – грубо перебив его, взвился Кобулов. – Вы что, следите за нашими людьми?
– Нет, мы за вашими людьми не следим, просто полковник Косачев в пьяном виде сам рассказывал, что написал на Александрова донесение в Москву, после которого ему одна дорога – на Колыму…
– А чем ему этот Александров не угодил? – заинтересовался Вышинский.
– Дело в том, что полковник Косачев сожительствует с молодой переводчицей. Об этом знает вся советская делегация. Александров пытался поговорить с полковником…
– Еще нам не хватало на Комиссии Политбюро разбираться, кто с кем сожительствует? – перебил его Кобулов.
– Дело не в этом, – невозмутимо сказал Филин. – Дело в том, что следователь Александров написал в Комиссию объяснительную записку после угроз полковника Косачева. И попросил меня довести ее до сведения Комиссии.
– Да? – заинтересовался Вышинский. – И что же он там пишет?
– Разрешите зачитать?
Филин снова прокашлялся и ровным голосом прочитал:
– «В связи с поступившими сведениями о том, что будто бы во время производившихся мною в Нюрнберге допросов обвиняемых по делу о главных военных преступниках с их стороны были сделаны выпады против СССР и лично против меня, докладываю следующее. Первое. На допросах, кроме меня, присутствовали полковник юстиции Розенблит и, как правило, полковник юстиции Покровский, эксперт-переводчик Ребров.
Второе. Никаких выпадов против СССР и лично против меня ни со стороны допрошенных обвиняемых, ни со стороны допрошенных свидетелей сделано не было. Третье. Случай, будто бы имевший место со мной, в действительности произошел в моем присутствии во время допроса 18 октября сего года с американским подполковником Хинкелем обвиняемого Ганса Франка. По окончании допроса Франк действительно обозвал Хинкеля «свиньей». На этом допросе я присутствовал в качестве наблюдателя. Я лично приступил к допросам позже.
Считаю, что в данном случае правительственные органы были дезинформированы о действительной обстановке, в которой протекали допросы обвиняемых. Прошу пресечь различного рода кривотолки в связи с производившимися допросами обвиняемых, так как это создает нездоровую обстановку и мешает дальнейшей работе…»
Филин закрыл папку, обвел взглядом присутствующих, но добавлять ничего не стал.
– Мне об этом случае известно, – нарушил тишину Руденко. – Франк действительно обозвал американского следователя во время допроса. За что был сразу водворен в камеру. Надо отметить, американцы такие вещи не прощают. Они вообще ведут себя с подсудимыми весьма жестко и решительно. А наветы на Александрова беспочвенны. Это порядочный человек и высокий профессионал.
– Надо было этому Франку еще морду набить, чтобы не забывался, – хмыкнул Вышинский. – Все, товарищи, на сегодня. А с этим Косачевым, товарищ Кобулов, вы разберитесь. Если он советского следователя от американского отличить не может… Так он и нашего разведчика с американским шпионом перепутает.
Филин и Руденко неторопливо шли мимо собора Василия Блаженного, время от времени поворачиваясь спиной к разгулявшемуся по Красной площади ледяному ветру.
– Думаете, удастся отложить начало процесса? – придерживая фуражку рукой, спросил Филин.
– Трудно будет. Очень трудно, – вздохнул Руденко. – Американцы сильно настаивают на сроках, о которых договорились.
– В общем-то их можно понять – чем больше откладывается процесс, тем меньше интереса к нему. А у Джексона уже вступительная речь давным-давно готова. Он над ней столько трудился… Говорят, он считает ее шедевром и уверен, что она прославит его на весь мир. Он ведь в некотором роде провинциальный американский идеалист…
Руденко невесело улыбнулся:
– Боюсь, я тоже… А что еще говорят сейчас там, в Нюрнберге?
– Говорят, что французский представитель будет стоять на том, чтобы без вашего присутствия не начинать… Но Джексон настроен очень решительно.
– Мне сегодня вечером назначена встреча с товарищем Сталиным, – невольно понизил голос Руденко, словно их мог кто-то слышать. – Думаю, после нее многое станет окончательно ясно.
Вечером, когда Руденко отправился на прием к Сталину, Гресь с Филиным, оба в штатском, на вид совершенно мирные и тихие, уставшие в конце рабочего дня люди, пили чай в просторном кабинете Греся.
– Значит, линия их защиты нам теперь ясна, – заключил Гресь, вытирая вспотевший лоб. – Кстати, а что там за персонажи в защитниках у господ нацистов ходят? Я имею в виду их адвокатов…
– Люди разные. Кстати, были желающие защищать их и среди американских адвокатов, и английских. Но трибунал запретил им это. Так что среди адвокатов только немцы. Встречаются весьма колоритные фигуры. Есть те, кто согласился из-за денег…
– Им и деньги там хорошие платят? – удивился Гресь.
– Для Германии по нынешним временам вполне приличные. Есть среди них авантюристы, есть идейные сторонники нацизма. Есть те, кто боится, что трибунал обвинит всех немцев в преступлении и готовы защищать не столько подсудимых, сколько Германию. Люди, надо признать, все опытные, в юридическом крючкотворстве поднаторевшие…