Весьма обрадованный, я поспешил домой успокоить своих, которые ждали меня с нетерпением и также предпочитали всевозможные бедствия освобождению евреев.
Прошли три тягостных дня. Действие чар продолжалось, мертвые рыбы, выброшенные на берег, распространяли зловоние.
Наконец наступило утро четвертого дня, и когда на заре я ехал во дворец, то воды священной реки все еще были темно-красного цвета.
Фараон нетерпеливо прохаживался по внешней галерее, примыкавшей к той плоской кровле, с которой он говорил с народом, когда Мезу и брат его явились пред ним, требуя исполнения данного обещания.
— Хорошо, — мрачно ответил Мернефта, — избавь нас от кровавой воды и тогда уводи свой народ.
— Нынче вечером, — сказал Мезу, и молния сверкнула из его глаз, — вы избавитесь от этой язвы…
Страшный шум, поднявшийся на улице, прервал его речь. Царь быстро взошел на плоскую кровлю, куда за ним последовали оба еврея и его свита. Со всех сторон на улицу сбегался народ с криками радости. Люди бросались друг другу в объятия, воздевали руки к небу, благословляли царя, а с берегов Нила, который сверкал на солнце снова чистый как кристалл, приближалась ко дворцу громадная толпа, с триумфом неся на плечах мудрецов и чародеев.
Как я потом узнал, в то время, когда Мезу был у царя, они собрались на берегу реки, прочли заклинания и обратились к богам с горячею молитвою. Тогда на виду всего народа красный цвет воды начал бледнеть, и вскоре река стала чиста по-прежнему.
Я взглянул на пророка. Бледный, с поджатыми губами, стоял он у балюстрады, и глаза его метали пламя, словно хотели обратить в пепел радостную толпу, волновавшуюся под его ногами.
— Ну, великий посланник бога богов, — сказал царь, обернувшись к нему, — ты видишь сам, что наши мудрецы избавили нас от твоего колдовства. Ступай же и скажи своему Иегове, чтоб он придумал что-нибудь получше, если хочет освободить своих «избранников».
Бледное лицо Мезу вспыхнуло, но он не ответил ни слова, отвернулся и быстро ушел вместе с братом, дрожащим от гнева.
Фараон иронически захохотал им вслед, и царский смех, которому усердно стали вторить все окружающие, звучным эхом отозвался в залах, галереях и переходах, словно тысячи насмешливых голосов издевались над посрамлением уходящих евреев.
— Теперь, — сказал Мернефта, — отправимся все в храм возблагодарить богов и принести жертвы, достойные той великой милости, которую оказали нам бессмертные.
Наступившее затем время было очень веселое. Все славно избавились от смертельной опасности и старались вознаградить себя за прошлое. Мезу больше не показывался, а царь был в лучшем настроении.
Однажды после ужина, когда фараон пил вино в кругу принцев крови и приближенных чинов свиты, я увидел, что Радамес подошел к нему и преклонил колено.
— Что ты желаешь, мой верный возничий? Если ты нуждаешься в какой-нибудь милости, говори смело — я расположен оказать ее.
При этих ободряющих словах Радамес покраснел от радости.
— О, величайший из царей. Ты, который, подобно Ра, своему божественному предку, все оживляешь и укрощаешь своим присутствием, удостой меня бесконечной чести и счастья видеть тебя на моем бракосочетании со Смарагдой, сестрой Мены. Я желал бы его отпраздновать в скором времени и всеподданнейше прошу тебя назначить день свадьбы.
Фараон весело осушил чашу вина и, протянув Радамесу руку для поцелуя, благосклонно ответил:
— Твоя просьба будет исполнена, Радамес. На четвертый день, считая с нынешнего, мы отпразднуем твою свадьбу.
Поблагодарив царя и получив также обещание наследника быть на его свадьбе, Радамес ушел, весь сияющий. Я не мог понять, каким образом заставил он молодую девушку так ускорить их союз. Очень заинтересованный, я решил на другой же день съездить к Смарагде, с которой давно не виделся.
На следующее утро, взяв с собой великолепный букет и шкатулку с благовониями для подарка невесте, я поехал в палаты Мены. Проходя первый двор, я увидал Радамеса, окруженного управляющими и дворецкими, он отдавал им приказания, раздуваясь от гордости и чванства. Он не удостоил меня взгляда, и старый слуга повел меня к своей госпоже.
Во всем доме шли приготовления к свадебному торжеству. Слуги заполняли громадные вазы цветами, расстилали ковры, обвивали колонны гирляндами зелени. Взойдя на террасу, я увидел, что героиня предстоящего праздника была грустна.
С распущенными косами и нахмурившаяся, Смарагда лежала на кушетке и, видимо, была поглощена печальными мыслями. Услышав доклад обо мне, она встала, поздоровалась и предложила присесть, я же преподнес свои цветы и поздравил ее.
— С чем поздравляешь меня? — ответила она с горечью. — Ты не знаешь, что моя попытка бежать не удалась. Я должна была тайно уехать в Фивы, где ожидала встретить Омифера. Сетнехт, который всегда выказывал мне большую дружбу, взялся предупредить его о моем приезде. Но когда я прибыла в назначенное место, то нашла там не Омифера, а Радамеса, неизвестно откуда взявшегося. Несмотря на мое сопротивление, он повез меня обратно в Танис и с тех самых пор постоянно шпионит за мною, играя здесь роль хозяина. Но я уверена, что он дорожит только моим богатством, а вовсе не мною… О, как я несчастна.
Я слушал ее в изумлении.
— Успокойся, Смарагда, — сказал я в ответ, — и не оскорбляйся тем, что он распоряжается в твоем доме, так как послезавтра он будет твоим мужем. Вчера вечером он приглашал Мернефту, который обещал удостоить его свадьбу своим присутствием.
Смарагда вскочила со сверкающими глазами.
— Ах, негодяй! Он осмелился это сделать?
— Да… И следовательно, брак ваш — дело решенное, так как фараон поздравил жениха. Будь же благоразумна, Смарагда, смирись с тем, что ты не можешь изменить.
В эту минуту на террасе появился Радамес со сладенькой улыбкой на губах.
— Что вы тут делаете? — спросил он. — Смарагда, ты вся дрожишь, и щеки у тебя пылают… Что с тобой случилось, милая?
— То, что я ненавижу тебя! — воскликнула молодая девушка вне себя от ярости и забыв о моем присутствии. — Ты помешал мне бежать и теперь, не спрося моего согласия, назначил день свадьбы и пригласил царя. Но я не хочу выходить за тебя, слышишь? Не хочу, потому что люблю Омифера.
Радамес побледнел.
— Женщины жить не могут без капризов и историй, — заметил он. — Мена отдал мне твою руку, и я не уступлю ее никому. Ты меня любила, потому что когда я в первый раз заговорил о своих чувствах, ты приняла их благосклонно, а теперь, — да помилуют тебя боги, — ведешь себя как безумная.
— Я думала, что люблю тебя, — отвечала Смарагда, — пока не узнала, что ты за человек. Ты не был так настойчив, когда мне принадлежала только часть нашего состояния, и, если б Мена был еще здесь хозяином, ты охотно уступил бы меня другому. С того дня, как ты торговался со мной о десяти верблюдах, которых я нашла нужным послать брату, ты мне опротивел и стал в моих глазах недостойным любви.