Видя, что он не слушает, я схватил чашу, полную вина, и выплеснул ему в лицо все ее содержимое. Это заставило наконец Радамеса опомниться.
— Да… В самом деле, ничего больше нет… — пробормотал он и повалился на кушетку, даже не взглянув на молодую жену.
— Оставь его, пусть спит, жалкий трус, — с презрением сказала Смарагда. Потом, откинув свои длинные распустившиеся косы, она протянула мне руку и прибавила: — До свидания, Нехо. Я так разбита усталостью и волнениями, что сейчас же лягу в постель. Поклонись от меня твоей матери и сестре. Скажи им, что, как только восстановится порядок, я надеюсь видеть их у себя на пире более спокойном, чем вчерашний.
Дома я нашел всех сияющими от радости. Люди спешили привести в порядок комнаты и приготовить поесть проголодавшимся господам и слугам. Изнуренный усталостью, я наскоро подкрепился пищею и лег спать. Когда я проснулся, было уже далеко за полдень. Мое тело было словно обожжено крапивой. Не обратив на это внимания, я встал, оделся и сошел в залу, где не было еще никого, кроме отца, который прохаживался взад и вперед, с озабоченным видом почесывая то голову, то спину.
— Что с тобой, батюшка? — спросил я в недоумении.
— То, что у меня все тело как в огне… А ты ничего не чувствуешь?
— Несносный зуд по всему телу.
— Я так и думал: все жалуются на то же самое. Ну, осмотри же себя хорошенько, и узнаешь причину этого состояния.
Встревоженный, я последовал совету отца и убедился, что тело мое и одежда кишели вшами. С отвращением я сел на стул. Для нас, египтян, привыкших к самой щепетильной чистоте, эта новая язва была едва ли не омерзительнее двух первых.
— Я еду во дворец. Если и там появились эти гнусные насекомые, то государь опять созвал мудрецов, — сказал я и, не простясь с отцом, выбежал из дому.
Я зашел в зал, окинул взглядом всех присутствующих и, несмотря на свою злость и досаду, едва мог удержаться от смеха. Грязные паразиты кишели на каждом царедворце, от старых сановников до молодых офицеров и дам.
В эту минуту орлиный взор Мернефты различил меня в толпе.
— Подойди, Нехо, — сказал он, делая мне знак рукою. — Вчера, мой храбрый воин, ты выручил нас из беды. Не знаешь ли ты также средства против нового зла? — И он указал пальцем на насекомых, которые спокойно прогуливались по его пурпурному одеянию. — Это не так опасно, как крысы и жабы, но не менее отвратительно.
Я сознался, что не знаю, но внимание государя отвлекли мудрецы.
Ученые мужи отвечали, что, не зная способа производить паразитов, они не могут их и уничтожить.
Мы пробовали окуривать одежды, натирать тело мазями, по несколько раз в день принимать ванны, читать заклинания и приносить жертвы богам, — ничто не могло избавить нашу кожу от паразитов.
Прошло несколько дней. Женщины сходили с ума от бешенства, а гнев Мернефты не знал границ. Мезу по-прежнему не видно, не слышно.
Наконец царь приказал привести для допроса какого-нибудь еврея. Не прошло часу, как перед фараоном стоял бледный и дрожащий еврейский старик.
— Слушай, нечистая тварь, — грозно сказал Мернефта, — если ты дорожишь головой, то должен объяснить мне, какими средствами вы предохраняете себя от вшей.
Еврей стал клясться, что ничего не знает, но когда царь приказал позвать палача, который явился с топором в руке, то старикашка упал государю в ноги и признался, что Мезу под страхом смерти запретил открывать тайну.
— Если так, — сказал Мернефта, — то ты рискуешь жизнью и в том, и в другом случае. Поэтому выбирай, что тебе больше нравится: подвергнуться гневу Мезу, а от него я обещаю защитить тебя, или сейчас положить голову под топор палача.
Несчастный старик ломал руки, в отчаянии катался по земле, но вид острого как бритва топора, с которым палач стоял наготове, ожидая знака фараона, сломил его упорство.
Дрожащим голосом он пробормотал, что нужно протереть все тело оливковым маслом, намазать им все пороги, наличники у дверей, перила лестниц, а потом принять ванну из воды, вскипяченной со свежими лавровыми листьями, и хорошенько окурить дом листьями масличного дерева, после чего все паразиты исчезнут.
Довольный, Мернефта велел отвести еврея в одну из дворцовых комнат и стеречь его до восстановления полного спокойствия. Затем он ушел во внутренние покои принять ванну, разрешив всем, кого не задерживали необходимые обязанности службы, разойтись по домам.
Я вернулся домой, и, как только сообщил нашим рецепт от паразитов, лихорадочная деятельность овладела всеми. Из погребов доставали огромные сосуды с оливковым маслом, и я сам наблюдал, как рабы обмазывали им пороги, постели и т. п.
Уставший, я пошел к отцу, но застал его уже в ванне, с лицом, выражавшим блаженство.
— Благодарение богам! — воскликнул он. — Я уже почти потерял надежду когда-нибудь испытать отрадное чувство чистоты и спокойствия… Война с паразитами была еще хуже, чем с крысами и лягушками.
— Отец, ты сам, как лягушка, сидишь в зеленой воде, — заметил я, смеясь.
— Ступай же и ты поскорее изобразить из себя лягушку, — весело отвечал он, — а потом ложись в постель. Ты изнемогаешь от усталости, бедный мальчик, и тебе надо хорошенько отдохнуть.
Я приказал немедленно сжечь одежду, которую носил эти дни, потом с наслаждением вымылся в спасительной ванне и лег спать.
Воспоминание страшных передряг последнего времени преследовало меня и во сне. Мне пригрезилось, что Мезу наслал на нас всех нильских крокодилов. Они вторгались в дома и дворцы, а мне пришлось защищать Мернефту от нападения страшного крокодила. В единоборстве с чудовищем я воткнул ему в пасть свой кинжал и испустил такой громкий клик победы, что проснулся.
Дневной свет озарял мой тихий уголок. Я встал, оделся и сошел в столовую, где собралась вся семья. Ильзирис, веселая и свежая как роза, бросилась мне на шею, мы со смехом поздравили друг друга с благополучным очищением. Мать, толковавшая с Хамом о приготовлениях к свадьбе, попросила нас не упоминать больше об этом тошнотворном эпизоде нашей жизни, и мы должны были переменить тему разговора. Ильзирис обратилась к своему жениху, а я подсел к отцу, который отдавал приказания главному управляющему наградить всех слуг и рабов за их преданность и мужество.
Неописуемая радость охватила весь город. Знакомые рассказывали друг другу страшные или забавные эпизоды, в которых кто-то был героем либо свидетелем, подсчитывали понесенные убытки и насмехались над Мезу.
Но я не разделял общей веселости: дурное предчувствие томило меня, и казалось, что с минуты на минуту должно разразиться какое-нибудь новое бедствие. Однако все было благополучно. Евреи прятались, и никто из них не смел показаться среди веселой и нарядной толпы, наполнявшей улицы.
Наступил день приемов, когда к царю допускался каждый, кто хотел подать ему жалобу или прошение.