Но какой смысл задумываться? Я на стороне Лины.
Для семьи сделаешь все, что угодно.
Мы выбираемся через запасной выход на пожарную лестницу, ведущую во двор. Лина тяжело дышит у меня за спиной, а я, наоборот, – сохраняю спокойствие.
Наступает моя любимая часть истории – побег.
Тэк ждет нас в фургоне на Двадцать четвертой. Я открываю дверь и запихиваю Лину с Джулианом внутрь.
– Привела их? – спрашивает Тэк, когда я забираюсь на пассажирское сиденье.
– Как же без них? – отвечаю я.
Тэк хмурится.
– У тебя кровь.
Я бросаю взгляд в зеркало, замечаю неровные порезы на щеке и шее.
– Царапина, – говорю я.
– Ладно, поехали, – вздыхает Тэк.
Он включает двигатель, и мы мчимся по улице, серой и грязной после дождя. Я прижимаю рукав к лицу, чтобы остановить кровотечение. Когда мы доезжаем до Вест-Сайдской магистрали, Тэк подает голос:
– Зря мы взяли его с собой, – негромко произносит он. – Джулиан Файнмен. Черт! Очень опасно.
– Я беру ответственность на себя, – выпаливаю я и отворачиваюсь к окну.
Теперь я вижу свое блеклое отражение, чувствую гудение холодного воздуха, проникающего сквозь щель.
– Лина так много значит для тебя?
– Она важна для движения, – бормочу я.
Призрачная девушка в стекле тоже что-то говорит. Зубы ее сверкают, совмещаясь с картинами проплывающего мимо города.
Тэк кладет руку на мое колено.
– Я бы тоже сделал это для тебя, – шепчет он. – Если бы тебя схватили. Я бы рискнул.
– Ты уже вернулся ради меня, – говорю я.
Я не забуду его первый поцелуй, тепло Блу между нами и губы Тэка, одновременно сухие и мягкие, как сумрак. Я по-прежнему не могу произнести ее имя, но, уверена, он знает, что у меня на уме.
В последнее время ко мне постоянно возвращается давняя мечта. Мы Тэком исчезаем в лесу, а листья приветственно нам машут, а потом прячут нас от остальных. Чем дальше мы уходим, тем чище становимся. Лес стирает с нас кровь, стычки и шрамы – сдирает плохие воспоминания и неудачи. Еще миг – и мы сияющие и новенькие, как куклы, которых достали из коробки.
И в моей воображаемой жизни мы находим каменный домик, спрятанный в чащобе, целехонький. Там есть кровати, ковры и посуда, как будто его хозяева лишь ненадолго отлучились. А может, дом был построен именно для нас.
Летом мы ловим рыбу в реке и охотимся. Выращиваем картошку, перец и помидоры, большущие, как тыквы. Зимой мы сидим у очага, а снег укрывает все вокруг, мир застывает и погружается в сон.
У нас четверо детей. Или пятеро. Первая – девочка, потрясающе красивая, и мы зовем ее Блу.
– Где тебя черти носили?! – вопит Пайк, когда мы оказываемся на складе.
Не люблю Пайка. У него паршивый характер, и он считает, что может командовать мной.
Я отодвигаю его в сторону.
– Прочь с дороги.
– Я тебя спросил!
– Не надо с ней так разговаривать! – вклинивается Тэк.
– Не волнуйся, – говорю я.
На меня накатывает усталость, и я не хочу спорить. Я думаю о последних словах Лины. «Женщина, которая пришла за мной в Убежище… Она – моя мать». Разве я виновата, что мама Лины убралась восвояси, даже не попрощавшись.
Но я понимаю: за этим что-то кроется. Прежде я считала Лину одинокой. И я, в общем-то, видела в ней себя. Однако я ошибалась. У нее есть свободная мать, боец. Есть человек, которым можно гордиться.
На секунду я зажмуриваюсь и думаю о каменном домике, окутанном снежной дымкой.
– Нам нужно было кое о чем позаботиться, – произносит Тэк.
– Но мы все уладили, – удивляюсь я и взглядом пытаюсь сказать: «Не связывайся, надо скорее сматываться».
– Мы могли уйти без тебя! – возмущается Пайк, он до сих пор не в состоянии простить нас.
– Нам надо двадцать минут, – говорю я.
Пайк наконец-то кивает и пропускает меня.
Комната разгромлена: значит, все в сборе. Как только регуляторы поймут, что заразные похитили Джулиана, они устроят зачистку. И со временем доберутся сюда.
А где парень, который появился вчера поздно вечером? Он – беглец из Крипты. Немногословный. Похоже, ему крепко досталось.
Он из той же реальности, что и Лина. Я глубоко задумываюсь.
– У меня нож пропал, – констатирует Тэк.
Он снимает матрас с кровати. Это скорее не тайник, а своего рода граница. Тэк начинает закипать: сдирает тонкое одеяло, трясет подушку.
– Один из моих лучших ножей!
На мгновение меня захлестывает потребность говорить. Она вспухает у меня где-то в солнечном сплетении, как пузырь.
«Давай сбежим, – чуть не произношу я. – Только ты и я. Оставим войну позади».
Но вслух я произношу:
– А если проверить в фургоне?
Тэк покидает комнату. Внезапно я испытываю потребность удостовериться во всем самой. Я присаживаюсь и запускаю пальцы между своим матрасом и основанием койки. Порывшись минуту, я нащупываю небольшое устройство размером с ложку. Оно тщательно завернуто в пакет. Я отдала за него нож Тэка и медальон из бирюзы и серебра, который мне вручила Лина, когда пересекла границу. Торговец нехотя согласился мне помочь. Он ворчал, что сейчас невозможно добыть тест на беременность. Надо иметь документы. И письменное разрешение от регуляторов.
Я заплатила и получила его. Мне нужно знать. Я разглаживаю тонкий пакет и вижу результат: две расплывчатые параллельные линии, похожие на лестницу, ведущую в никуда.
Я беременна.
В коридоре раздаются шаги. Я быстро сую тест обратно под матрас. Сердце лихорадочно колотится. Возможно, у меня разыгралось воображение, но мне кажется, будто я чувствую слабый пульс где-то под грудью.
Первую девочку мы назовем Блу.
Алекс
Хотите, я вам расскажу, каково умирать? Это не настолько плохо.
Возвращаться к жизни намного больнее.
Я снова превратился в мальчишку с Род-Айленда. Я мчался через галерею к океану.
Галереей мы называли длинный крытый пандус, идущий от порта и до самой старой площади. Там еще можно найти воткнувшиеся в брусчатку и неразорвавшиеся бомбы. Среди мальчишек ходили слухи, что, если наступить на такую штуку, сразу разлетишься на мелкие кусочки. Один тип, Зеро, однажды принялся подбивать меня и все-таки уломал, но ничего не случилось. Правда, повторять это я бы не стал.
Кто его знает? Вдруг в следующий раз рванет?