– Ну, – начала она, – как минимум, запрограммировали и вставили чип личности.
Торн взял скальпель.
– Точно. Когда ее привезли на Землю, своего ведь у нее не было. – Он указал скальпелем на контейнер. – А эта штука?
Зола схватилась за стол, чтобы руки не дрожали.
– У нее, наверное, были очень сильные ожоги. А в таком контейнере она была бы вне опасности. И скрыта от чужих глаз. – Она постучала пальцем по стеклу. – Все эти провода стимулировали ее мозг, пока она спала. Обычным способом она учиться не могла, так что пришлось заменить все фальшивыми воспоминаниями.
Прикусив губу, Зола заставила себя замолчать – она едва не сказала про соединение с Интернетом в мозгу принцессы, с помощью которого удобно было продолжать учиться, уже проснувшись, и одновременно не знать, что все это уже должно было быть ей известно.
Так легко казалось говорить о принцессе, будто это кто-то другой. Впрочем, ей до сих пор казалось, что это и есть кто-то другой. Девочка, которая спала в этом контейнере, – совсем не тот киборг, который в нем проснулся.
Внезапно Золу осенило: вот почему у нее совсем нет воспоминаний. Не потому, что хирурги повредили ей мозг, вставляя панель управления, а потому, что у нее и не могло их быть – ведь она все время спала.
Если очень постараться, выйдет ли у нее вспомнить хоть что-нибудь, что было до комы? Что-нибудь из раннего детства? И тут в памяти всплыл тот самый вечно повторяющийся сон: горящие угли, кожа, слезающая с обожженной плоти… Значит, это вовсе не сон, а воспоминание.
– Включить экран.
По команде Торна оба экрана над операционным столом загорелись – тот, что слева, спроецировал в воздух вращающуюся голограмму верхней половины человеческого тела. У Золы замерло сердце при мысли, что это она, но на другом экране появилась надпись:
ПАЦИЕНТ: МИШЕЛЬ БЕНУА
ОПЕРАЦИЯ: НЕРВНО-ПОЗВОНОЧНЫЙ БИОЭНЕРГЕТИЧЕСКИЙ БЛОК, МОДЕЛЬ 4.6
СТАТУС: ЗАВЕРШЕНА
Зола приблизилась к голограмме. Плечи у фигуры казались узкими, женственными, но лица не было видно.
– Что такое нервно-позвоночный биоэнергетический блок?
Зола указала на повернувшуюся спиной фигуру – на позвоночнике под основанием черепа виднелся темный квадрат.
– Вот это. Мне тоже такой имплантировали – чтобы я в детстве случайно не использовала свой дар. А для землянина действие будет другое – он блокирует воздействие сил лунатиков. Если Мишель Бенуа знала что-то о принцессе Селене, ей нужно было защитить эту информацию на случай, если она попадет в руки к лунатикам.
– Но если кто-то изобрел средство против психов с Луны, почему его не ставят всем землянам?
Золу накрыло волной скорби. Блок изобрел Линь Гаран, ее приемный отец, но он умер от чумы, не успев претворить разработку в жизнь. Она едва знала его, но чувствовала, что смерть забрала его слишком рано. Все было бы совсем иначе, если бы он не погиб – не только для Перл и Пионы, но и для самой Золы тоже.
– Не знаю, – ответила она наконец со вздохом, устав от тяжелых мыслей.
Торн хмыкнул.
– Ну, значит, теперь мы точно знаем? Принцесса была тут.
Зола еще раз оглядела помещение, зацепившись взглядом за стол с запчастями. Эти самые инструменты сделали из нее киборга. Торн их либо не заметил, либо просто не догадался, зачем они здесь. Признание едва не сорвалось у нее с языка. Возможно, ему следует знать. Если они останутся вместе, он заслуживает того, чтобы знать, с кем связался. Какой опасности она его подвергает.
Но не успела она раскрыть рот, как услышала его голос:
– Экран, покажи принцессу Селену.
Зола резко развернулась, кровь прилила к голове. Но на экране появилась не одиннадцатилетняя девочка. В высветившемся изображении вообще едва можно было узнать человека.
Торн отшатнулся.
– Что за…
В желудке Золы все перевернулось, и она закрыла глаза, борясь с отвращением. Она тяжело сглотнула и только через секунду осмелилась снова взглянуть на экран.
Там была фотография ребенка.
Точнее, того, что осталось от ребенка.
Все тело от шеи до обрубка левой ноги было обмотано бинтами, кроме правой руки и плеча – там кожу усеяли кроваво-красные пятна вперемежку с ярко-розовыми волдырями. Волос не было; шею и щеку покрывали ожоги. Левая сторона лица опухла и стала бесформенной, глаз едва виднелся, от уха к губам шла полоса швов.
Зола подняла дрожащие пальцы ко рту, провела по коже. На ней не осталось никаких следов от всех этих ран. Только небольшие шрамы на бедре и запястье, вокруг протезов.
Как они ее спасли? Как ее вообще можно было спасти?
Но правильный вопрос задал Торн:
– Кто мог сделать такое с ребенком?
По телу побежали мурашки. Она совсем не помнила боли, которую должны были причинять эти ожоги. Соединить себя и эту девочку в одно целое никак не удавалось.
Но вопрос Торна все еще висел в холодном воздухе подвала.
Это сделала Левана.
Сделала с ребенком, почти младенцем.
С собственной племянницей.
И все для того, чтобы править. Чтобы захватить трон. Чтобы быть королевой.
Кровь вскипела у Золы в жилах. Она стиснула кулаки.
Торн хмуро смотрел на нее.
– Надо поговорить с Мишель Бенуа, – сказал он и положил скальпель на место.
Зола сдула с лица прядь волос. В этих стенах витал призрак ее-прошлой – маленькой жертвы, цеплявшейся за жизнь. Сколько людей помогало спасти ее и укрыть, хранило ее тайну? Сколько рисковало собой, потому что считали, что ее жизнь дороже? Потому что верили, что она вырастет сильной и сумеет остановить Левану?
Все еще взбудораженная, она поднялась вслед за Торном по лестнице обратно в ангар, не забыв проверить, чтобы тайная дверь за ними наглухо закрылась.
Когда они опять окунулись в яркий солнечный день, мрачный дом, возвышавшийся над садиком, по-прежнему был абсолютно тих. «Рэмпион» нелепой громадой стоял в отдалении.
Торн проверил портскрин и известил напряженным тоном:
– За все это время она не сдвинулась с места.
Он даже не попытался не шуметь, шагая по гравийной дорожке к дому, и заколотил в дверь так, что каждый удар эхом отдавался вокруг. Они прислушались, ожидая шагов за дверью, но тщетно. Единственным звуком было копошение кур во дворе.
Торн повернул ручку, и дверь распахнулась – оказывается, она была не заперта.
Шагнув в прихожую, он окинул взглядом деревянную лестницу на второй этаж. Справа была гостиная, заставленная потертой мебелью. Слева – кухня. На столе стояла пара грязных тарелок. Свет нигде не горел.