— Я сейчас, сейчас, — забормотала та.
— Спи, — тихо ответил муж. — Слышал я, сколько раз ночью к малому бегала. Спи. Да, пора окна шкурой [24] затягивать. Холодно уже. Осень скоро. Ты позаботься днем…
Он тихо вышел к лестнице, спустился вниз — и тут к нему кинулся мальчишка, что ходил у Манрозия в учениках:
— Волхвы тебя кличут, княже!
— А что случилось? — недовольно буркнул правитель, не успевший еще и маковой росинки в рот положить.
— Берегиня наша, что граду покровительствует, с ночи в святилище сидит, Сварогу молится.
— Что же ты молчишь, дурень?! — Словен торопливо натянул сапоги, нахлобучил шапку и, подхватив со скамьи меховой плащ, выскочил из дома.
Ворота святилища, вопреки обычаю, были закрыты. Просители, что собирались по разной нужде навестить сегодня богов, удивленно останавливались перед сомкнутыми створками, обходили святилище справа и слева, потом поворачивали обратно. Словен, выдернув меч, громко постучал оголовьем рукояти в плотно подогнанные жерди, но ему никто не ответил.
— Это я, дядя Манрозий! — громко закричал мальчишка. — То я прибег!
Одна из створок со стуком приоткрылась. Мальчишка моментально юркнул в нее, а следом вошел и князь.
Вилия стояла на коленях перед темным от времени идолом Сварога, привезенным переселенцами со старого святилища. Трое волхвов выжидающе наблюдали за невиданным зрелищем, держась далеко по сторонам. Про берегиню, что охотно выполняла все просьбы князя и многих словян, они слышали — но на святую землю она почти не приходила. И уж тем более не склонялась ранее ни перед одним из сколотских богов.
Словно почувствовав присутствие Словена, она оглянулась, поднялась с колен:
— Значит, это и есть ваш предок?
— Да, Вилия… — подтвердил правитель.
— У вас слишком много богов, княже. Поэтому вы мало молитесь своему деду.
— Но… — попытался было что-то сказать седобородый Мосх, но сбился и замолчал.
— Вы должны спилить это дерево у самого основания, — указала на священный дуб ыгров Вилия, — и достать мне сердцевину из пня.
— Да ты что, безумная девица?! — выступил вперед Манрозий, опираясь на кривую клюку. — Это древо слилось с землею здешней и стало опорой и силой ее! Мы станем предателями новой отчины и врагами всех здешних племен!
— Если вы не сделаете этого, у вас скоро не останется ни друзей, ни врагов, — повернула к нему голову хранительница. — И вас самих не останется. Жрец богини смерти откроет для вас врата Дуата, и они всосут в себя все живое окрест. Он черпает силу в муках умирающих людей. Чтобы одолеть его, мне тоже нужна сила. В ваших идолах ее мало. Силу придется забирать из дерева, которому поклонялись, которому отдавали свою любовь десятки поколений ыгров. Да и ваши родичи тоже немало помолились. Ну же, волхв! Ты клялся, что слепой глаз позволяет тебе заглядывать в иные миры. Так посмотри же туда!
Манрозий помолчал, а потом неожиданно для всех подошел к девушке, опустился перед ней на колени и поцеловал землю:
— Да, священная… — Он немного отполз, встал, оглянулся на Словена: — Зови плотников, княже. Валите дуб.
— Еще мне понадобится кровь трех мужей, что готовы служить земле здешней, о себе навеки забыв и мир людской отринув.
— Я хочу! — высунулся мальчишка, но кривой волхв сгреб его за загривок, спрятал себе за спину: — Молод еще. А я стар. Не вынести мне столь тяжкого бремени.
— Мою кровь возьми, берегиня, — кивнул Словен. — Мой долг земле рода своего служить.
— Выбирать не с кого, — вздохнул Мосх. — Не знаю, что затеваешь ты, берегиня. Но для земли рода нашего — бери меня. А ты, Кий, что скажешь?
— На все воля богов, — молвил третий волхв. — Вижу, их рука посылает меня на служение. Я дам кровь.
— Мне нужны камни, не меньше семи, — деловито принялась перечислять Вилия. — Я знаю, бог у вас есть, Чур. Его облик на камнях сих высечь надобно. Немедля! От сего судьба рода вашего зависит! Еще надобны три птицы. Петух белый, петух черный, петух рябой.
— Постой, берегиня, — вскинул руки князь. — Камни мы найдем, однако же лики на них нанести время надобно. Особливо…
— Глаза, рот, нос наметить, — загнула пальцы Вилия. — Этого для обряда хватит. Посадите нескольких мужей с молотками. Ужели до завтра по четыре насечки на камень не сделают? Плотники где?
— Пришлю, берегиня… — И Словен вышел из святилища, распахнув ворота.
Вилия же повернулась к идолу Сварога и склонила перед ним голову.
Четверо плотников с длинной двуручной пилой, коей обычно распускали на доски бревна, явились примерно через час. Неуверенно оглядываясь на волхвов, словно ожидая, что их вот-вот остановят, они подступились к дубу. Бронзовые зубья вгрызлись в кору, потом посыпались белые опилки из самой древесной плоти. Волхвы же, стараясь не смотреть на это кощунство, заперли снова ворота святилища.
Дуб сопротивлялся как мог и затрещал, падая, только после полудня. Толстый ствол проломил в частоколе дыру шириной в две сажени, и стало видно, что вокруг святилища собралась огромная толпа, наблюдавшая за происходящим. Сменив пилу на стамески, плотники выбили из самой сердцевины пня, к которой сходились годовые кольца, клинышек длиной с ладонь и примерно такой же толщины.
— Зовите князя, — приказала Вилия, приняв его в руку. — А потом сделайте ровный срез с комля. Пусть в память о дубе останется.
Один из плотников, кивнув, ушел в город, остальные сели отдыхать.
Словен вернулся в святилище в праздничной рубахе — с вышитыми воротом и рукавами, крашенным в красный цвет подолом.
— Камни я уже отобрал, — сообщил он. — Кузнецам приказал, они высекают.
— То ладно, — отметила хранительница. — А теперь собирайтесь все трое сюда.
Два волхва и князь Словенска, неуверенно переглядываясь, подошли к девушке. Хранительница сжала в руке деревянный клинышек и закружила по святилищу, словно выискивая что-то. Наконец остановилась, нараспев заговорила:
— Вехеба апет джуат Апис, тонахоту эвери Мут Хонсу ивар… Ушбети хонсу ликис, варах, на-на атори! — Она резко ударила клином в землю, вогнав его на всю глубину, жестом подозвала мужчин: — Сведите руки вместе! Запястьями!
Словен, Кий и Мосх выполнили ее требование — Вилия резко наклонилась, поймала выпавший из-за пазухи обсидиановый нож и резко рубанула снизу вверх, рассекая кожу сразу всем троим. Кровь, смешиваясь, закапала на торец клина.
— Тхори, тхори! Птах, Сохмет, Нефердум! — Хранительница отпихнула от себя руки людей и перешла на понятный язык: — Прими земля, плоть детей твоих, прими жизнь детей твоих, прими любовь детей твоих. Отдай детям сердце свое на веки вечные, на беды и праздники, на счастье и радости! Нет иных детей у тебя, земля, нет иной земли у детей твоих, Сварог! Отныне и во веки веков, пока светит солнце, пока дует ветер, пока течет вода!