Оказалось, что солдат не боевой, не строевой. Служил он на складе. В Котельникове фашисты организовали для своей армии большие продовольственные склады. На складе и нес интендантскую службу солдат.
Огорчился сержант Огоньков – никчемный «язык» попался.
– Ну-ну, что там на вашем складе? Крысы небось и мыши!
– Наин, найн. Нет, – замотал головой солдат.
– Ну-ну, так что же на вашем складе?
– О! – произнес солдат. Разговорчивым фриц оказался. – Вина на нашем складе. – И уточняет: – Из Франции. Жиры на нашем складе. – И уточняет: – Из Дании.
Оказалось, что чуть ли не из всех стран Европы хранились продукты на этих складах. Консервы из Норвегии, сыры из Голландии, кофе из Бельгии, из Австрии шоколад…
Ломятся склады в Котельникове от разных вкуснейших разностей. Стояли последние дни декабря. Вот и прислали фашисты сюда, под Сталинград, к Новому году солдатам своим гостинцы…
– Да… – протянул сержант Огоньков. – Богатства на ваших складах. Всего нахватали. Всю Европу метлой подчистили. Ну а что там у вас из нашего?
Оживился солдат:
– О-о! Русское сало!
– Мало, – сказал Огоньков.
– О-о! Русское масло!
– Мало, – сказал Огоньков.
– Мясо, сахар, сметана, яйца, – начал частить солдат.
– Мало. Мала наша доля, – сказал Огоньков. – Покурил, помолчал, добавил: – Надо ее добавить.
Смотрит Семушкин на Огонькова:
– Ну и загнул, сержант!
– Надо добавить, – повторил Огоньков.
На следующий день советские войска штурмом вошли в Котельниково. В жарком бою разбили они фашистов. Освободили Котельниково.
16 тысяч фашистских солдат было в этом бою убито или попало в плен. Страшно было смотреть на место недавней схватки. Смотрят солдаты на покрытую фашистскими трупами землю, на разбитые танки, пушки. Тут же со всеми и сержант Огоньков и ефрейтор Семушкин. Повернулся Огоньков к Семушкину, показал на убитых фашистских солдат, на разбитые танки, пушки. Горы убитых фашистских солдат. Горы фашистской разбитой техники.
– Ну вот, теперь все на месте, – сказал сержант Огоньков. – Вот и добавили фашистам мы нашу долю.
Разбит Манштейн. Не прорвались к своим фашисты.
– Мы не прорвались, но есть самолеты!
Боеприпасы, горючее, продовольствие стали поступать к фашистам в Сталинградский котел по воздуху. Организовали фашисты воздушный мост. Бороздят самолеты небо.
Началась эта история еще до того, как попали фашисты в котел, в Сталинградское окружение. Атаковали как-то фашистские асы колонну советских танков. Изрядно нашим тогда досталось. Беснуются в небе, как вихрь, самолеты. Стали над танками в замкнутый круг. Пикируют вниз на танки.
Приметил его танкист, механик-водитель старший сержант Гаврилов.
Самолет был под номером 22. Именно бомбой с этого самолета был подорван гавриловский танк.
Именно пулей с этого самолета был ранен стрелок Носак.
Стоит на земле Гаврилов. В бессильной злобе грозит кулаком самолету.
С той минуты не было большей мечты у Гаврилова, как отомстить фашисту. Крепко держит в памяти номер 22.
Смеются друзья над Гавриловым:
– Рожденный ползать – летать не может.
– Да где это видано, чтобы танк отомстил самолету!
– Отомщу, – упрямо твердил Гаврилов.
Уж, видимо, очень был зол Гаврилов. Гора с горой, говорит, не сходится. Снова сошлись самолет и танк.
Случилось это в конце декабря, в самый разгар боев, когда добивали наши войска Манштейна. Танковая бригада, в которой служил Гаврилов, получила приказ прорваться к фашистам в тыл и выйти к станции Тацинской, Рядом с Тацинской большой фашистский аэродром. На аэродром и был нацелен удар танкистов.
Тронулись танки в рейд. Хмурое утро. Ползет туман. Укрылись машины в молочной мари. Проскочили танкисты десятки километров, вышли незаметно к аэродрому. Не ждут их фашисты. Забит аэродром машинами. Стоят самолеты сплошными рядами. Ряд подпирает ряд.
– Бей по хвостам! Бей по хвостам! Топчи по хвостам! – пронеслась команда.
Хвост – самая уязвимая часть самолета. На хвосте крепят рули. Сбиты рули, самолет – игрушка.
Устремились танки к самолетным шеренгам. Режут хвосты, как бритвой. Вместе со всеми крошит фашистов и старший сержант Гаврилов.
Мчит сквозь огонь Гаврилов. Выскочил к взлетному полю. Смотрит – выруливает самолет. Глянул Гаврилов: сердце ударило в грудь, как молот.
– Он! – закричал Гаврилов.
– Он! – сверху из башни кричит Носак.
Видят номер 22 на борту самолета. Развернул Гаврилов танк, устремился за самолетом. Увидел фашистский летчик советский танк, дал мотору полные обороты и прямо поперек взлетного поля пошел на взлет. Бежит машина. Перебирают колеса заснеженные бугорки. Бежит самолет, а следом несется танк.
– Стреляй, стреляй! – кричит Носаку Гаврилов.
Да только мешкает что-то Носак. Никак фашиста в прицел не схватит.
Танк не чета быстрокрылому. Все быстрее, быстрее бежит самолет. От неровностей поля словно гусь с ноги на ногу переваливается. Не уменьшается между ними – растет расстояние. Уходит из рук стервятник.
Добежал самолет до границы поля. Тут проходил овражек. Подпрыгнул. Повис в воздухе. Вот-вот начнет набирать высоту.
– Стреляй! – дико кричит Гаврилов.
В это время и танк подскочил к овражку. Коснулся овражной кручи и – о чудо! – как лыжник с трамплина, за самолетом – в воздух. В эту минуту Носак и стрельнул. Вышел снаряд смертоносным жалом. Лизнул самолетную твердь. Рухнул фашист на землю.
Танк хотя и свалился тогда в овражек, но цел, невредим и счастлив.
Более 300 самолетов уничтожили в этот день советские танкисты на аэродроме в Тацинской.
Да и не только здесь. И на другие аэродромы совершили танкисты рейды.
Сбивали фашистов метким огнем зенитчики. Советские истребители встречали фашистов в небе. Ничего не получилось у фашистов с мостом небесным.
Рухнул воздушный мост.
В 214-й стрелковой дивизии служил капитан Соломенный. Был он начхозом, то есть начальником по хозяйственной части. Обеспечить бойцов одеждой, едой, табаком…
Немолод Соломенный. Шестой десяток пошел капитану. Седина побелила голову. На фронте он доброволец. Просился в строй – хотя бы командовать ротой, взводом. Однако не взяли. Вот и попал в начхозы.
Но и в начхозах он был настоящий воин. Пулям не кланялся. Перед снарядами шапку не сбрасывал.