Теперь улыбались все монголы, глядя на ошеломленного Хо Са.
— Иначе я убью тебя и попрошу у вашего правителя кого-нибудь другого, — тихо добавил Чингис. — У человека всегда есть окончательный выбор в жизни и смерти. Можно забрать у него все — только не это.
Хо Са не забыл, как его спутники погибли из-за лошадей, и понял, что от одного-единственного слова зависит, останется ли он в живых.
— Волею государя я должен тебе повиноваться, — наконец произнес тангут.
Чингис удовлетворенно хмыкнул и вновь повернулся к карте:
— Расскажи мне все, что когда-либо видел или слышал о Баотоу и его стенах.
К рассвету огромный улус затих, но в ханской юрте все еще мерцал золотом свет, а лежавшие на холодной траве слышали приглушенный шум голосов, похожий на далекий рокот боевых барабанов.
Три всадника подъехали к берегу темной реки и спешились, отпустив лошадей. Те сразу начали жадно пить. Полная луна над холмами бросала серые блики на водную гладь. Было довольно светло, и черные тени тянулись за людьми, когда те разглядывали лодки на якоре, которые раскачивались и скрипели в ночи.
Хасар вытащил из-под седла холщовый мешочек с сырым мясом, размягчившимся за долгий день скачки. Запустив пальцы в волокнистую массу, монгол оторвал кусок и положил в рот. Мясо успело протухнуть и воняло, но Хасар был голоден и упорно жевал, посматривая на спутников. Тэмуге покачивался от усталости — ему так хотелось спать, что глаза закрывались сами собой.
— Ночью лодочники держатся подальше от берега, — прошептал Хо Са. — Боятся разбойников и наверняка уже слышали о вашем войске. Нужно найти место для ночлега. Утром снова отправимся в путь.
— Я никак не могу понять, почему ты хочешь плыть до Баотоу по реке, — сказал Хасар.
Хо Са сдержал гнев. С тех пор как они покинули улус, он раз десять растолковывал спутникам свой план, но, похоже, преодолеть привязанность монгольского воина к своему коню невозможно.
— Нам велели не привлекать к себе внимания и проникнуть в город под видом торговцев или паломников. — Хо Са старался говорить спокойно. — Торговцы не въезжают в ворота верхом, подобно знатным господам, а у паломников, даже вместе взятых, не хватит денег и на одну лошадь.
— Верхом мы бы доехали быстрее, — упрямо продолжил Хасар. — Если карта точна, срезали бы путь — ведь река делает изгиб — и уже через несколько дней были бы на месте.
— И любой крестьянин на полях или путник на дороге нас бы заметил, — резко перебил Хо Са. — Он чувствовал, что Хасару не нравится сердитый тон; с другой стороны, сколько можно терпеть его ворчание? — Не уверен, что твоему брату придется по вкусу предложение скакать у всех на виду еще несколько дней.
Хасар фыркнул. В спор вмешался Тэмуге:
— Он прав, брат. Эта большая река доставит нас к северу от Баотоу, и мы затеряемся среди прочих путников. Я не хочу пробиваться к городу сквозь отряды цзиньских воинов.
Хасар не торопился с ответом. Поначалу его радовала мысль, что они обманут цзиньцев, выманят их секреты, но ему, настоящему воину, было скучно в компании Тэмуге — брат держался в седле как старуха, у которой ни ноги, ни руки не гнутся. Хо Са, более подходящий спутник, вдали от Чингиса не скрывал злости на полученное задание. Вдобавок Тэмуге постоянно болтал с Хо Са на дурацком, похожем на птичий щебет, языке, а Хасар не мог к ним присоединиться. В ответ на просьбу научить его проклятиям и ругательствам Хо Са лишь смерил монгола яростным взглядом. Путешествие обернулось постоянной перепалкой, и Хасару хотелось поскорее его закончить. Мысль о том, что придется тащиться по реке на утлом суденышке, вконец испортила ему настроение.
— Можно переплыть реку на лошадях, — начал было он.
Хо Са не дал ему договорить.
— Нас снесет течением! — произнес он. — От одного берега до другого больше одного ли, [2] и здесь еще узкое место. Это тебе не ваши монгольские речушки — это Желтая река. Поблизости нет парома, а пока мы до него доберемся, о наших перемещениях доложат чиновникам. Цзиньцы далеко не глупы, Хасар. Наверняка на границе полно доносчиков, и вряд ли они не заметят троих всадников.
Хасар презрительно фыркнул и сунул в рот еще один кусок вонючего мяса.
— Не такая уж и широкая эта река, — возразил он. — Моя стрела легко перелетит на другой берег.
— Не перелетит, — тут же откликнулся Хо Са. Он стиснул кулаки, увидев, что Хасар потянулся за луком, и добавил: — В темноте мы не разглядим, куда она приземлится.
— Тогда я докажу тебе утром, — не сдавался Хасар.
— И чем это нам поможет? Думаешь, лодочники не обратят внимания на монгольского лучника, пускающего стрелы через реку? Зачем только твой брат послал тебя с нами?
Хасар опустил лук и повернулся к Хо Са, залитому лунными лучами. По правде говоря, он сам не понимал, но ни за что не признался бы в этом Хо Са или своему ученому братцу.
— Защищать Тэмуге, полагаю, — сказал Хасар. — Он здесь для того, чтобы выучить китайский язык и не позволить тебе предать нас, когда доберемся до города. А ты здесь, чтобы болтать, и сегодня уже не раз это доказал. Если на нас нападут цзиньские воины, от моего лука будет куда больше пользы, чем от твоих разговоров.
Хо Са снова вздохнул. Он не хотел пока затрагивать эту тему, но уже едва сдерживал гнев и вдобавок сильно устал.
— Тебе придется оставить лук здесь. Перед рассветом утопишь его в речном иле.
Хасар от негодования потерял дар речи. Прежде чем он успел возмутиться, Тэмуге успокаивающе положил ему на плечо руку.
— Хо Са знает этих людей, брат, и до сих пор у нас не было повода усомниться в его преданности. Нам нужно пересечь реку, а твой лук вызовет подозрения с самого начала. У нас есть серебро, купим по пути какой-нибудь товар и притворимся торговцами. А купцы не возят с собой монгольских луков.
— Сделаем вид, что мы его продаем, — ответил Хасар и в темноте положил руку на притороченное к седлу оружие, успокоился от одного прикосновения к нему. — Ладно, коня отпущу. А вот лук не оставлю даже ради дюжины тайных поездок по реке. И не просите: что бы вы ни сказали, мое решение не изменится.
Хо Са начал было спорить, но Тэмуге покачал головой. Он устал от них обоих.
— Хватит, Хо Са, — велел он. — Обмотаем лук тряпками — может, на него не обратят внимания.
Он снял руку с плеча Хасара и отошел в сторону — расседлать коня. Нужно успеть зарыть седло и сбрую в землю, пока не сморил сон, подумал Тэмуге. Интересно, зачем все-таки Чингис послал его сопровождать двоих воинов? В улусе были и другие, кто говорил по-китайски, взять хотя бы Барчука, правителя уйгуров. Может, Чингис счел Барчука слишком старым? Тэмуге со вздохом снял с коня узду. Зная своего брата, он подозревал, что Чингис все еще надеется сделать из него воина. Кокэчу показал ему другой путь, и Тэмуге жалел, что наставника нет рядом — тот помог бы ему погрузиться в самосозерцание перед сном.