Когда премудрые венгры ставили на автобус воздушную подвеску, то это было гениально: чуть выше давление — автобус поднялся, чуть ниже — осел. Всегда одинаковое расстояние от ступенек до земли, всегда ровно стоящая машина, причем независимо от загрузки. Это было прекрасно. Теоретически. И для теоретических дорог. А на натуральных российских кочках мост гуляет туда-сюда, кузов прыгает, как испуганный заяц, и подушки отзывчиво выдергиваются со своих гнезд. Вот потому-то везде, где нормальные машины скачут по ямам, словно кузнечики после получки, «Икарусы» медленно переваливаются, подобно гусыне перед родами. И все равно выдергивают подушки. Нет, «Икарус» машина хорошая. Даже очень хорошая! Но — местами.
На кольцо Трофимов приковылял примерно в то время, когда и полагалось. Правда, полагалось вернуться от платформы «Воздухоплавательный парк», а не с проспекта Гагарина, но зачем придираться к пустякам? Диспетчер сонно черканула в путевке пару слов, расписалась и, зевнув, помахала ручкой: «До завтра!» Что и требовалось. Теперь Трофимов мог ехать в парк с сознанием честно выполненного долга. Увы, осознание конца трудового дня скорости «пешке» не прибавило, и в парк она приковыляла не в двадцать три сорок две, а в полпервого.
Заявку на ремонт Саша давать не стал — кто ее ночью выполнять будет? Просто загнал свою красотку на яму, скинул рычаг в нижнее положение, выправил по месту крепления нижний край подушки и руками прикрыл щель между резинкой и ее площадкой.
Обнаружив, что рычаг упал вниз, наивный венгерский кран уровня пола решил, будто в салон ввалилась толпа народу, и стал трудолюбиво загонять в подушку воздух. Резинку раздуло, расперло во все стороны, придавило к площадке, — бабах! — и она встала на место. Это был фарт, такое не всегда получается. Минут за двадцать Саша отмыл руки, — и почему в машинах все всегда такое грязное? — а потом погнал «пешку» на БАМ, как в просторечье обзывали открытую стоянку.
Часы натикали час тридцать три. Приткнув машину в ряд, Саша лихорадочно скрутил зеркала — а то ведь и ноги могут вырасти, — запер их в кабине (час тридцать шесть), добежал до будки охраны, крикнул в дверь:
— Двести тридцать восьмую сдал Трофимов! — бросился в медкабинет (час тридцать девять). — Девочки, я трезвый, штамп, развозка…
— Беги, поставим.
Трофимов кинул путевку на стол, метнулся на улицу и увидел красные габаритные огни уходящей развозки. Час сорок. Ровно через четыре часа ему вставать на работу.
— Не грусти, Шурик, — сказал он сам себе, — за полчаса дойдешь. Если бы ты жил в Веселом Поселке, положеньице было бы намного хуже.
Саша натянул шапку на уши, застегнул молнию куртки до самого горла, надел перчатки и тронулся в путь.
* * *
К святилищу Велемир подошел пешим. Конь окончательно выдохся еще на дальних подъездах к дворцу хозяйки границы, и его пришлось бросить на попечение Аристона и девушки. Здесь, в пахнущих мятой, нежно шелестящих густых лесных дебрях, все случившееся несколько часов назад казалось странным и невероятным. Просто не верилось, что где-то неподалеку от этого покоя могут гибнуть люди, разрывать боевых коней хищные чудовища, превращаться в пепелища целые заставы.
Тропа хитро изогнулась, нырнула между когтистых кустов шиповника. Здесь в воздухе над тропой висела огромная, размером с хорошего кабана, змеиная голова с длинными ядовитыми зубами, похожими на изогнутый меч. Когда-то одно из порождений пустыни, ныне она обозначала границу священной земли, и уходящие в сторону стежки ясно показывали, что далеко не все путники решались войти внутрь.
Старик тоже ощутил вполне естественную дрожь перед владениями Гекаты, но у него выбора не имелось, а потому он, не останавливаясь, только пригнув голову, твердо шагнул внутрь, невольно положив руку на рукоять меча.
В святилище, как всегда, было значительно теплее и светлее, чем снаружи, хотя над головой раскинулось все то же небо, а от внешнего холода обитель прорицателей защищали только восемь идолов, стоящих по кругу лицами наружу.
— День еще жив? — спросил старик поднявшуюся навстречу женщину, приложил руку к груди и почтительно поклонился.
Хозяйка святилища повернула голову к растущему на высоком камне цветку, улыбнулась:
— Бутон еще не закрылся, но час смерти близок.
— Я хочу узнать пророчество на этот день, хозяйка, — для меня и для мира.
— Зачем тебе это, Велемир? — удивилась женщина. — Ведь день уже позади.
— Ответь мне, пока он не умер совсем. — Старик положил на землю у ее ног ритуальную плату из двух шкурок белых кроликов и двух копейных наконечников.
— Что же, Велемир, раз тебе это так нужно… — Она еще раз оглянулась на засыпающий цветок, поднялась, вскинула лицо к небу и начала вращаться, раскинув руки и повернув ладонями к земле.
Почти одновременно в центре святилища вспыхнула и стала медленно наливаться алым цветом небольшая точка. Чем быстрее крутилась пророчица, тем ярче раскалялась точка, пока вдруг не полыхнула самым обычным пламенем, тут же начавшим жадно пожирать сложенные в кучу смолистые сосновые ветви и пересохший хворост. Огонь поднялся на высоту человеческого роста, недовольно затрещал, осел вниз. Пророчица, не останавливая вращения, двинулась к костру и вскоре оказалась в самом центре. Словно только и дожидаясь этого момента, разлетелись по сторонам яркие искры, поднялась вышитая по краю тайными иероглифами юбка.
— И-имя! — прокричала хозяйка святилища. Велемир поднес ко рту ладонь, еле слышно прошептал в нее свое истинное имя, метнул его в пламя. Костер жадно взвыл, полностью поглотив прорицательницу, и тут же опал вниз, превратившись в россыпь крохотных угольков. Женщина резко остановилась и упала оземь. Старик подошел ближе, открыл флягу, подсунул левую ладонь прорицательнице под затылок, приподнял голову, поднес горлышко фляги к совершенно белым губам.
Прорицательница сделала несколько глотков, часто и тяжело задышала.
— Скажи свое слово, хозяйка священного огня, — попросил Велемир.
— День… — прошептала она. — Посмотри на цветок. День еще жив?
Бутон растущего на камне цветка полностью свернулся, и старик кивнул:
— День окончен, хозяйка. Его больше нет.
— И он тоже? Везде смерть… Всему смерть… Странно, а почему ты жив? Тебе выпал поцелуй смерти.
— Я ощутил ее ласку, хозяйка. Твои губы были намного слаще.
— Вот как? — Женщина через силу улыбнулась, подняла руку и погладила его по щеке. — Ты еще помнишь…
— Что сказал священный огонь про наш мир?
— Смерть. Везде смерть… Оракул сказал, что в наш мир пришли Дьявол и Создатель и теперь мы обречены на гибель. Смерть. Наш мир исчезнет. Не уцелеет никто и ничто. Это все… Конец миру, Вселенной, всему…
— Так вот почему ты решил воззвать к оракулу в столь неурочный час, Велемир?
Старый воин вскочил, но, увидев перед собой женщину в длинном парчовом пальто, с большой золотой брошью под горлом и собранными на затылке каштановыми волосами, преклонил колено: