В этот миг дракон дохнул гнилостным желудочным запахом и тихо зарычал. Животный нутряной ужас полоснул по нервам, ноги сами собой скребнули по камням и в долю секунды отнесли меня на добрых двадцать метров. Только тут я остановился, отер холодный пот со лба и перевел дух.
Тьфу ты, черт… И чего испугался? Дракон-то каменный!
Словно откликнувшись на мою мысль, дракон снова зарычал на очень низкой, угрожающей ноте. Аж мурашки по коже побежали.
Ветер. Это всего лишь ветер. Неизвестный ваятель вырубил фигуру пустынного монстра так, что проходящий через пасть ветер начинает звучать на очень низкой ноте. А запах — от болота в долине.
Я подошел к краю террасы, взглянул вниз. Под густым зеленым ковром Голодного Поля влажно поблескивали мелкие окна воды, высилась у начала дороги Говорящая Скала, узкая оранжевая лента убегала к далекому поселку, за ним поднимались клубы пара над водопадом, к гулу которого я настолько успел привыкнуть, что даже не замечал.
Пожалуй только теперь я понял глубину трагедии, обрушившейся на долину:
Ведь здесь был не просто маленький поселок. Здесь жил даже не город. Целая страна. Где-то там, на высоте, стоял Небесный Город Повелителя Вселенной, шумели горные сады, в которых навеки остались, если верить легенде, глупые жадные шери. Трудились великолепные мастера, чеканившие бронзовые чаши и кувшины удивительной красоты, ковавшие крепкие клинки ольхонов, создававшие прекрасные скульптуры, вырубавшие храмы на террасах и в долине. Шумел густо населенный поселок. Уходили в пустыню драконов охотники и приносили драгоценную плоть, уникальное лекарство от всех болезней. Со всех концов мира стекались сюда караваны купцов за этим лекарством. Долина никак не могла прокормить такую массу народа, а значит купцы привозили в обмен на плоть драконов продукты, вина, ткани… И за все это нужно было платить. Охотники уходили в пустыню за драгоценной плотью, а менее ценную кость просто бросали в песках, как современные браконьеры бросают туши носорогов, взяв только маленький рог, или туши слонов, забрав только бивни. И никто не подумал — а что же будет потом?
А потом погиб под ударами копий последний дракон. А потом перестали приходить в долину караваны купцов. А потом началась голодная бойня всех против всех; сосед против соседа, Небесный Город против поселка охотников. И так до тех пор, пока в долине не осталось лишь несколько десятков человек. Да и в Небесном Городе, наверное, не больше… Интересно, существовала ли в этой стране партия «зеленых»? Даже если существовала, то проиграла. А в итоге о прошлом кипении жизни напоминают только огромные храмы, над созданием которых трудилось, наверное, больше мастеров, чем сейчас наберется жителей на горе и в долине вместе взятых.
Я снова взглянул на дракона. Он лишь на треть выступал из скалы: тяжелые чешуйчатые лапы с широкими перепонками меж когтей, острые высокие шипы вдоль хребта, низко опущенная голова, сверкающие изумрудами фасеточные глаза. В распахнутую пасть можно въехать на микроавтобусе.
Дракон снова утробно зарычал. Но меня это уже не испугало. Ведь самое страшное, что только есть в нашем мире — это человеческая глупость.
За клыками, в пасти чудовища, оказалось точно такое же крылечко, как и снаружи. В моих зубах немедленно застучал теплый пульс. Учуяли родственное место. Посреди пасти вздыбился язык, изрядно обугленный в верхней части. Похоже, его использовали в качестве алтаря. Дальше, в самом горле, лежала груда трухи и рухляди. Нечто, бывшее когда-то тканями и шкафчиком. Труха лежала совершенно сухая, а потому не вызывала чувства брезгливости. В кривом и потрескавшемся шкафчике нашлись три кувшина великолепной чеканки (на всех — рисунки драконов в разных позах), большая золотая, судя по весу, сковородка (а может и нет, зачем на поверхности сковороды нужен глубокий рельефный рисунок фасеточного глаза?) и, самое ценное, отлично сохранившейся ольхон. Что не говори, а сталь ковать здешние мастера умели.
После некоторого колебания — палица, она ведь просто хорошая дубинка, а клинковое оружие уже требует умения в обращении — я подпоясался ольхоном, а золотую чушку (стоимостью в моем мире в полтора бронетранспортера) бросил у алтаря. Потом выбрал из трех кувшинов самый маленький (когда что-то нужно таскать на своем горбу, я становлюсь очень скромным) и отправился обратно к Чегаю.
Парень уже пришел в себя и тихонько скулил. Лицо его наполовину почернело, нога поступила точно так же. Я потрогал пальцы на распухшей ноге. Теплые. Хоть и пришлось мне отработать три года на «скорой помощи», но познания в медицине остались на уровне среднего экстрасенса; поэтому не могу точно сказать, то ли теплые пальцы — признак сохранения кровообращения, то ли — начала воспалительного процесса. Главное — сохранилась чувствительность (Чегай выпучил глаза и заорал). Лицо я трогать не стал. Даже в самом худшем варианте ампутация головы — на самый эффективный способ лечения.
— Значит так, жертва обстоятельств. Я сейчас схожу за водой, а ты… — что ему посоветовать? Чтобы никуда не уходил? — а ты не беспокойся, скоро вернусь.
Чегай кивнул. Я накинул кувшин на плечо, благо большая изящно выгнутая ручка это позволяла, и повернулся к парнишке спиной. Облезлый «хозяин гор» стоял на самом краю оазиса и жадно смотрел на Чегая. Изо рта его капала густая слюна. Время от времени шери переступал на места и облизывался.
При таких длинных когтях, какими наделила этого ваську природа, на камнях он должен чувствовать себя не лучше, чем конькобежец на сухом асфальте. Но Чегай нынче тоже не скороход. Я вздохнул, опустил кувшин и повернулся к мальчишке.
— Ты кажется хотел доказать свое мужество, потомок рода Че?
Он кивнул, и даже попытался выпятить грудь.
— Ну, так готовься. Сейчас тебе предстоит немалое испытание. Мы перейдем для отдыха в другое место.
Парень даже не вздрогнул, хотя я на его месте, пожалуй, предпочел бы дальнейшему путешествию когти шери. Будь я Шварценеггер, то просто взял бы мальчишку на руки и перенес, но увы — мог предложить только свое плечо для опоры, а уж прыгать по тропке Чегаю пришлось самому. До храма дракона мы добрались только с заходом солнца. С трудом перевалившись через клыки каменной пасти, Чегай прошептал:
— Ты принес свое оружие в жертву дракону. Это хорошо… — и потерял сознание.
Я закинул ненужную палицу в груду трухи, расположил тело паренька на полу рядом с алтарем, присел у крыльца, испытывая чувство изрядного облегчения, и мгновенно провалился в сон.
* * *
С самого утра меня отправили с завхозом на овощную базу. На целый день. Приятным моментом оказалось то, что пока Терентий Палыч бродил по кабинетам с толстой пачкой накладных, я имел возможность покрутиться по городу с «халтурой». То есть, фактически, получил свою зарплату. И даже купил с «получки» бутылку «русской». И ведь как чувствовал! Вернулся на Звенигородскую в пять вечера, смазал машину, переоделся, и тут заваливается в гараж Гриша Капелевич, злой, как холерный вибрион после дезинфекции.