Book.

- Быть может, я вам наскучил своими расспросами? Если так, я умолкаю.

- Нет, нет, пожалуйста, спрашивайте. Я здесь для того... я сама так захотела... чтобы сообщить вам все, что вас, естественно... и по­пытаться... пожалуйста, спрашивайте что угодно.

- Сколько ему лет?

- Совсем молодой. Кажется, двадцать один.

У Филипа вырвалось: «Боже милостивый!»

Мисс Эббот покраснела.

- На вид ему больше.

- Надо полагать, он красив? - Филип вложил в вопрос как можно больше сарказма.

- Очень. - Тон у мисс Эббот стал решительный. - Все черты ли­ца очень хороши, и он прекрасно сложен. Хотя, по английским мери­лам, наверное, низковат.

Филипа, чьим единственным физическим преимуществом был высокий рост, раздосадовало ее очевидное равнодушие к этому до­стоинству.

- Могу я сделать вывод, что вам он нравится?

И снова она ответила решительно:

- Да, на вид он мне понравился.

В эту минуту бричка въехала в невысокий лес, мрачновато-бурой полосой пересекавший распаханный холм. Деревья были низкие, без листвы, но зато подножия стволов утопали в фиалках, как скалы уто­пают в море. Такие поля фиалок попадаются и в Англии, но редко. В живописи они тоже встречаются редко, так как художники не отважи­ваются писать их. Колеи казались каналами, выбоины - лагунами. Да­же сухие, белесые от пыли обочины были забрызганы синим, словно плотина, на которую наступает весенний разлив. Филип придумывал, что спросить дальше, и не обратил на все это внимания. Но глаза его сами собой отметили окружающую красоту, и в следующем марте он вспомнит, что дорога в Монтериано проходила через море цветов.

- Да, на вид он мне понравился, - повторила мисс Эббот после некоторого молчания.

В ее тоне ему послышался вызов, и он моментально сокрушил ее вопросом:

- Позвольте, кто же он? Вы так и не сказали. Каково его социаль­ное положение?

Она открыла рот, хотела что-то сказать, но не могла произнести ни звука. Филип терпеливо ждал. Ее попытка расхрабриться самым жалким образом потерпела неудачу.

- У него нет никакого положения. Как сказал бы мой отец, он бьет баклуши. Дело в том, что он только что отслужил в армии.

- Рядовым?

- Вероятно, да. У них всеобщая воинская повинность. Кажется, он был в берсальерах. Ведь это отборный род войск, если не ошиба­юсь?

- Солдаты в эти войска подбираются приземистые, низкорослые. Они должны уметь делать по шесть миль в час.

Она посмотрела на него испуганно, не очень понимая смысл ска­занного, но чувствуя, что он проявляет эрудицию. Затем снова при­нялась защищать синьора Кареллу.

- Сейчас он, как большинство молодых людей, подыскивает себе работу.

- А тем временем?..

- Тем временем, как большинство молодых людей, живет с семь­ей - отец, мать, две сестры и маленький брат.

Ему была так отвратительна ее оживленность, что он буквально взбесился и решил поставить ее на место.

- Еще один вопрос. Последний. Кто его отец?

- Его отец... - начала мисс Эббот. - Вряд ли вы сочтете брак удач­ным. Но не в этом дело. То есть дело в том, что... то есть социальное неравенство... но ведь в конечном счете любовь... разумеется, вы не согласитесь...

Филип стиснул зубы и молчал.

- Джентльмены подчас судят строго. Но я чувствую, что вы и, во всяком случае, ваша мать, такая славная и добрая, такая бескорыст­ная... в конце концов, любовь... браки заключаются на небесах...

- Да, да, мисс Эббот, я это слыхал. Жажду услышать, на кого пал выбор небес. Вы возбудили мое любопытство. Неужели моя невест­ка собирается замуж за ангела?

- Мистер Герритон, пожалуйста, не надо... Дантист. Его отец дан­тист.

Филип издал возглас отвращения и боли. Он содрогнулся всем те­лом и отодвинулся от спутницы. Дантист! Дантист в Монтериано. Зубной врач в волшебной стране! Вставные зубы, веселящий газ и кресло с откидной спинкой в том городе, который помнил этрусскую лигу, и Pax Romana, и самого Алариха, и маркграфиню Матильду, и средние века с их войнами и святостью, и Возрождение с его война­ми и любовью к красоте! Филип и думать забыл о Лилии. Он беспо­коился за себя. Он боялся, что романтика для него умерла.

Но романтика умирает лишь вместе с человеком. Пинцетом ее из нас не вытащишь. Однако существует еще ложноромантическое чув­ство, которое не может устоять перед неожиданностью, перед неуме­стностью и нелепостью. Достаточно прикосновения, чтобы расша­тать это чувство, и чем скорее оно покинет нас, тем лучше. Сейчас оно покидало Филипа, потому-то он и вскрикнул от боли.

- Не понимаю, что происходит! - начал он. - Если Лилия непре­менно хотела опозорить нас, то могла найти какой-нибудь менее омерзительный способ. Смазливый мальчишка низкого роста, сын дантиста в Монтериано. Я правильно вас понял? Могу я высказать догадку, что у него нет ни гроша за душой? Могу я также предполо­жить, что его положение в обществе равно нулю? Далее...

- Перестаньте! Я больше ничего не скажу!

- Право, мисс Эббот, скрытничать теперь поздновато. Вы уже снабдили меня оружием!

- Больше я не скажу ни слова! - вскричала она в испуге. Потом достала платок, словно собираясь заплакать. После долгого молча­ния, которым Филип хотел показать ей, что разговор исчерпан, он за­говорил о других вещах.

Они снова ехали среди олив, лес с его красотой и запущенностью остался позади. Когда они поднялись выше, перед ними открылся простор и - высоко на холме - Монтериано. Зеленая дымка оливковых рощ доходила до самых его стен, и город словно парил между деревь­ями и небом, как некий фантастический летучий город-корабль из сновидений. Общий тон города был коричневатый из-за кольца крепо­стных стен, скрывавших дома; торчали лишь башни, семнадцать ба­шен из тех пятидесяти двух, которые толпились в городе во времена его расцвета. От одних остались лишь обрубки, другие застыли, на­кренившись под углом и грозя упасть, третьи по-прежнему вздыма­лись в небо прямо, как мачты. Город невозможно было воспеть как прекрасный, но нельзя и заклеймить как безобразный.

Филип между тем говорил без умолку, считая свою болтовню проявлением такта и находчивости. Он хотел показать мисс Эббот, что изучил ее насквозь, но сумел превозмочь свое негодование и уси­лием разума заставляет себя быть любезным и занимательным, как всегда. Он не подозревал, что болтает много чепухи и что сила его разума порядком ослаблена видом Монтериано и мыслью о зубовра­чевании в его стенах.

Город сдвигался над ними то влево, то вправо, то опять влево по мере того, как дорога виляла между деревьями. Башни запылали в лучах заходящего солнца. Подъехав ближе, Филип разглядел головы, торчавшие поверх стен, и представил себе, что там происходит: вот распространилась новость, что показался иностранец; нищих рас­толкали, и они, выйдя из состояния блаженной спячки, засуетились, прилаживая и пристегивая свои уродства; скульптор побежал за сво­ими изделиями из гипса; официальный гид бросился за форменной фуражкой и двумя рекомендательными карточками - одна от мисс Майды Вейл Макги, другая, менее ценная, от шталмейстера короле­вы Перу; еще кто-то помчался к хозяйке «Стелла д'Италиа» сказать, чтобы та надела жемчужное ожерелье и коричневые башмаки и вы­несла помои из свободной спальни, а хозяйка побежала предупре­дить Лилию и ее нареченного, что грядет их судьба.