Пахнуло тухлой рыбой, как это обычно бывает, когда из-под ногтей Резака выдвигаются полупрозрачные когти. Убить жалких, освободить ничтожных от бренности бытия! С силой оттолкнувшись от стены и выставив перед собой передние лапы, он метнулся к безгрудой женщине-блондинке. Она будет первой его жертвой на новых охотничьих угодьях. Порвать ее на части, расчленить!..
Но тут кончик его чуткого носа задрожал, ноздри раздулись, втягивая ненавистный запах – смрадную вонь врага. И женщина со светлыми волосами перестала существовать для Резака. Судя по тому, что запах еще не улетучился, но уже едва различался, Край покинул это место минут пятнадцать-двадцать назад, и потому следовало поспешить, чтобы настичь его. Несомненно сталкер что-то задумал, он вот-вот выкинет очередной свой кровавый фортель, как это было в Заводоме, когда погибли все родственники Резака. Важно помешать врагу осуществить свои коварные планы, а значит, не стоит отвлекаться на жалких людишек, они ведь и так наказаны одним уже только своим существованием!
Не обращая внимания на мерзких людишек, – не мешают, и ладно, пусть дышат пока! – Резак двинул по запаху, который становился все менее явным из-за того, что воздух постоянно фильтровался и вентилировался. Если бы не запах, Резак наверняка заблудился бы в поворотах и ответвлениях, состоящих как из действующих еще блоков, где жили и работали людишки, так и блоков временно покинутых или же давно заброшенных. Вряд ли кто-нибудь, кроме Резака, смог бы так быстро разобраться в этом лабиринте, чтобы настичь ускользающую жертву. На то он и был лучшим убийцей Полигона, – при воспоминании о предательстве Полигона в глотке заклокотало, – чтобы оставаться самой совершенной машиной смерти всегда и везде, даже там, где он никогда раньше не был, где условия непривычные, иные.
Лишь однажды, спеша по следу, Резак отвлекся на человека. Этот взъерошенный вспотевший мужчина, облизывающий губы и мерзко причмокивающий, с фотоаппаратом наперевес, посмел встать на пути у охотника.
– Наконец-то Севастополь! – выкрикнул человечишка, глядя на свою смерть и в упор не видя ее. – Ну наконец-то!
Ленивым движением Резак рассек когтями глотку чистокровного. Мужчина уронил дорогую камеру, объектив треснул, посыпалось стекло. Все еще радостно улыбаясь, мертвец схватился за горло, будто это могло остановить извергающийся в невесомость алый фонтан. А перед тем, как сердце его остановилось, он все-таки увидел Резака, – в глазах появилось понимание, – но испугаться, уже не успел.
И вот тогда зазвонил колокол.
Его звон, льющийся из динамиков, встревожил Резака. Он замер, по всему его телу встопорщились волосы, по спине прошла волна озноба, все мышцы напряглись. Колокольный звон разбудил в прирожденном убийце дремавшие до этого момента инстинкты.
В следующий миг Резак сорвался с места.
Он понял, куда направился Край.
Враг вот-вот достигнет Истока, о котором знал каждый ребенок Полигона, – когда там еще рождались дети, – хотя взрослые, рожденные по ту сторону Стены, никому об этом не рассказывали, потому что сами не знали!
Прилагая неимоверные усилия, чтобы скоординировать в невесомости свои движения, Резак скрипел зубами от злости на собственные приборы, вживленные под кожу, – они все еще отказывались служить хозяину, хотя сейчас их помощь была бы очень кстати!
Потому что запах врага усилился настолько, что Резаку даже захотелось зажать нос пальцами.
* * *
Отворились пожарные ящики, вытолкнув наружу элементы противоаварийного оборудования: огнетушители, противогазы и ключи закрытия люков. О том, что именно такие ключи, а не какие-то другие, я узнал, когда Фарт потащил меня дальше, затворив за нами переборку между блоками.
В динамиках загремело сначала по-русски, потом дубль по-английски: «Пожарная тревога! Объявляется всеобщая эвакуация! Повторяю! Это не тренировка! Всеобщая эвакуация!..»
Похоже, моя невинная шалость со спичками, то есть с ТП-82, обернулась настоящей катастрофой для МКС. Что ж, я такой, я могу. Надеюсь, никто не пострадает. В любом случае я уже помешал сбросить на планету очередную порцию чужого мусора, потому что даже биоробот не попрет трубопровод-кишку через бушующее пламя.
Мы мчались вперед, к телепорту, и за спинами у нас закрывались переборки отсеков – Фарт по привычке герметизировал станцию так, чтобы защитить блоки от огня. Как по мне, напрасная трата времени. Все равно обратной дороги нам нет, да и нас самих, считайте, тоже нет. Просто надо успеть выполнить задуманное до того, как пламя доберется до нас.
– Мы почти уже на месте! – бодро отрапортовал Фарт.
И тут погас свет, отключились все приборы, вырубились вентиляторы. Гул, который сопровождал нас все время на МКС, пропал. Наступила полная тишина. И она тут же стала невыносимо давить на уши. Мы посреди космоса в жестянке, которая приказала долго жить!
Я вдруг отчетливо представил, как астронавты покидают американский сегмент МКС и перебираются к российским космонавтам, чтобы занять свои места в «Союзах», потому что собственного средства спасения экипажа в чрезвычайной ситуации у них нет.
Вместе с имперцами они задраивают все люки, убирают воздуховоды и, живо собрав самое необходимое, надевают скафандры. Кое-кто даже откровенно радуется спешной эвакуации: как это здорово, побыстрее домой попадем, а то кое-кто тут уже пять месяцев торчит, сил больше нет, хочется по травке походить, жену обнять. Его тут же окорачивают, что, мол, хрен тебе, а не травка, сначала походишь в противоперегрузочном костюмчике, потом запрут тебя на реабилитационную базу имени Юрия Гагарина, и кучу отчетов писать придется, объясняя, с чего это вдруг на борту начался пожар…
Картинка была такой отчетливой, будто я сам был там, среди этих мужчин и женщин, деловито действовавших в критической ситуации.
А пока я галлюцинировал, мы на ощупь – освещение-то приказало долго жить – пробрались-таки в блок, который никак не мог быть сделан на Земле, хоть к нему с двух сторон и были пристыкованы – для маскировки, видимо, – самые обычные блоки.
Во-первых, – и это главное! – там, куда мы попали, была гравитация! Мы могли передвигаться, как нормальные люди! Во-вторых, тут было светло и неожиданно просторно: блок в разы превышал размерами самый большой из тех, через которые мы проследовали. В-третьих, блок отделялся от прочей станции полупрозрачной мембраной, которая легко подалась – прорвалась! – под напором наших тел, плотно, без зазоров облепив нас, а потом сомкнулась за нами, будто никакого разрыва не было. В-четвертых, тут было тяжело дышать – обычной температуры, как и на всей МКС, воздух обжигал легкие. В нем какие-то примеси, не имеющие запаха, что ли?
Так-с, мне надоело считать, поэтому дальше просто рассказываю, как и что выглядело в блоке, куда меня привел Фарт. Поверхности блока будто выложены мелкой, при этом еще и чешуйчатой, то ли керамической, то ли резиновой плиткой. Чешуйки по-разному отражали свет, стоило только сместиться и взглянуть под другим углом, так что помещение могло быть и бронзовым, и золотистым, и ярко-оранжевым. Я шел – шел! – по нему, с восхищением и тревогой наблюдая за цветовыми метаморфозами. Формой же блок больше всего напоминал бублик, только без дырки. Там, где у бублика должно быть пустое место, в блоке, куда мы попали, «вверху» и «внизу» располагалось нагромождение то ли оборудования, то ли внушительных наростов неведомой мне формы жизни, причем наросты эти образовывали внизу правильный треугольник, а вверху – овал.