— Не сейчас. Ты устал, а использование магического кристалла отнимает слишком много сил. Обещаю, что научу тебя, как с ним обращаться, но и пообещай мне, что сегодня подобных попыток предпринимать не станешь. Кстати, я предпочел бы, чтобы ты их не предпринимал вообще до тех пор, пока мы не покинем Тирм. Тебе прежде многому еще нужно научиться.
— Обещаю, — улыбнулся Эрагон.
— Вот и отлично. — Бром наклонился к нему и тихо шепнул прямо в ухо слова заклятья, открывающего внутреннее зрение: «Драумр копа».
Эрагон несколько раз повторил про себя эти слова и сказал:
— Возможно, когда мы уедем из Тирма, я смогу с помощью магического кристалла увидеть Рорана… Хотелось бы мне знать, как он там! Боюсь, как бы раззаки и за ним охотиться не начали.
— Не хотелось бы тебя пугать, — сказал Бром, — но это очень даже возможно. И, хотя Рорана уже не было в Карвахолле, когда туда явились раззаки, они безусловно о нем расспрашивали. Кто знает, может, они его в Теринсфорде отыскали. Но вряд ли их это удовлетворило. Ты-то ведь не пойман! И король, наверное, угрожает им страшными карами, если они тебя не найдут. От отчаяния они вполне могут вернуться назад и вновь приняться за Рорана. И я думаю, это всего лишь вопрос времени, по правде сказать.
— Но в таком случае Рорана спасти можно, только сообщив раззакам, где нахожусь я, — пусть гонятся за мной, а его оставят в покое!
— Нет, это тоже ничего не даст. Пораскинь мозгами как следует! Если ты не понимаешь намерений противника, как же ты можешь судить о его предполагаемых действиях? Даже если ты прямо оповестишь раззаков о своем местонахождении, они все равно предпримут охоту на Рорана. И знаешь почему?
Эрагон выпрямился и, глядя Брому в лицо, стал рассуждать вслух:
— Ну, если я слишком долго буду скрываться, они могут разозлиться и схватить Рорана, а потом мучить его, чтобы он меня выдал. Если же у них ничего не выйдет, они его просто убьют — мне назло. Они могут также использовать его в качестве наживки, надеясь поймать меня. А если я встречусь с Рораном тайно и они об этом узнают, то уж точно замучают его, чтобы узнать, где я скрываюсь.
— Очень неплохо. Все причины ты перечислил правильно, — похвалил его Бром.
— Но где же решение? Я ведь не могу позволить им убить Рорана!
— А решение вполне очевидно. Рорану вскоре придется самому себя защищать. Возможно, это звучит жестоко, но ведь ты и сам только что сказал, что встречаться вам было бы слишком рискованно. Ты, возможно, этого и не помнишь — у тебя все-таки был сильный жар, — но перед уходом из Карвахолла я оставил Рорану письмо, чтобы хоть как-то подготовить его к возможной опасности. Если у него хватит ума, то он последует моему совету и сбежит из Карвахолла, как только там снова появятся раззаки.
— Что-то мне это не нравится, — с несчастным видом заявил Эрагон. — А что, если он сбежать не успеет?
— Между прочим, ты кое о чем забываешь.
— О чем же?
— О том, что во всем есть доля хорошего. Наш король не может допустить существования на его территории хотя бы одного Всадника, который ему не подчиняется. Сам Гальбаторикс сейчас считается единственным Всадником, оставшимся в живых. Если не считать тебя, конечно. И он, разумеется, очень хотел бы иметь у себя под началом и других Всадников, так что, прежде чем убить тебя или Рорана, он, конечно же, предложит тебе возможность служить ему. И если он, к несчастью, сумеет приблизиться к нам настолько, чтобы лично сделать тебе подобное предложение, для тебя будет уже слишком поздно отказываться — если хочешь остаться в живых.
— И ты еще говоришь, что во всем есть что-то хорошее! — Дело в том, что, пока король не поймет, на чьей ты стороне, он не станет рисковать возможностью заставить тебя и Сапфиру служить его планам, причиняя зло твоему двоюродному брату. Постарайся это понять. Раззаки убили Гэрроу, но я думаю, что с их стороны это было необдуманное решение. И, насколько я знаю Гальбаторикса, он бы это их решение не одобрил, если б знал, что, оставив Гэрроу в покое, может что-то выиграть.
— Значит, я рискую жизнью, если откажусь служить нашему королю? — спросил Эрагон. — Что же мне делать?
Бром вздохнул и принялся тщательно мыть руки в стоявшей на прикроватном столике плошке, где плавали лепестки роз.
— Гальбаториксу нужно, чтобы ты сотрудничал с ним добровольно, — промолвил он. — Без добровольного согласия ты для него более чем бесполезен. В общем, вопрос стоит так: готов ли ты умереть за то, во что веришь? Это единственный способ отказать королю.
Поскольку Эрагон не отвечал, Бром, помолчав, заговорил снова:
— Да, это очень трудный вопрос. И ты пока что по-настоящему с проблемой веры не сталкивался. Но запомни: очень многие умерли за свою веру и убеждения; это в мире довольно часто встречается. Истинное мужество — это жить и страдать ради того, во что веришь.
Когда Эрагон проснулся, солнце было уже высоко. Он оделся, умылся и, взяв в руки зеркало, стал причесываться, но что-то в собственном облике заставило его внимательнее посмотреть в зеркало. Надо сказать, что лицо его за время путешествия сильно изменилось. Детская пухлость щек исчезла, точно съеденная тяготами пути, уроки фехтования и прочие физические упражнения сделали тверже скулы и подбородок, шея стала крепкой и жилистой, в глазах, особенно если присмотреться, горел какой-то странный, немного диковатый огонек. Эрагон долго еще смотрел в зеркало, держа его перед собой на расстоянии вытянутой руки, пока не убедился, что лицо его стало почти прежним — и все же не до конца.
Несколько этим встревоженный, он повесил на плечо лук и колчан со стрелами и вышел из комнаты. Но в конце коридора его нагнал дворецкий и сказал:
— Господин Нил и мой хозяин с самого утра уехали в крепость и велели передать тебе, что сегодня ты совершенно свободен и можешь делать, что хочешь, потому что они вернутся только к вечеру.
И Эрагон с удовольствием отправился на разведку. Несколько часов подряд он бродил по улицам Тирма, заходя в каждую лавку, привлекшую его внимание, и беседуя с самыми разными людьми, пока наконец его не заставил вернуться назад подвывавший от голода живот и полное отсутствие денег.
Добравшись до той улицы, где жил Джоад, он на минутку остановился у лавки травницы. Странное все-таки она выбрала место для торговли, подумал он. Все обычно стараются открыть лавку в центре города или у городской стены, где куда больше народа, а не чистенькие, но довольно унылые дома богачей. Эрагон попытался заглянуть в окошко, но все окна изнутри были занавешены густо переплетенными побегами вьющихся растений. Сгорая от любопытства, он сунул голову в дверь и осторожно переступил порог.
Сперва ему показалось, что в лавке совершенно темно, потом глаза понемногу привыкли к слабому зеленоватому свету пробивавшемуся в заросшие комнатными цветами окошки. Возле одного из окон стояла птичья клетка, и какая-то пестрая птица с широким и длинным хвостом и острым мощным клювом вопросительно глянула оттуда на Эрагона. Стены были тоже увиты побегами растений, их длинные плети всползали до потолка, скрывая от глаз все, кроме старого канделябра. На полу стоял большой горшок, в котором красовался какой-то крупный желтый цветок, а на длинном прилавке — целая коллекция ступок с пестиками и металлических плошек, там же Эрагон увидел большой прозрачный хрустальный шар величиной с человеческую голову.