А теперь, дети мои, слушайте. Когда драконы и эльфы заключили мир и война закончилась, был создан орден Всадников, дабы помешать возникновению подобных разногласий между двумя нашими народами. Королева эльфов Тармунора и тот дракон, что был избран в качестве нашего представителя, имя которого… — Он умолк и мысленно передал Эрагону несколько впечатляющих картин прошлого: длинный белый драконий зуб, выигранные и проигранные битвы, бесчисленные Шрргн и Награ, съеденные драконами, двадцать семь отложенных яиц и девятнадцать детенышей, которые смогли вырасти и стать взрослыми. — Имя которого невозможно выразить звуками ни одного языка на свете, решили, что обычного мирного договора будет недостаточно. Подпись на документе для драконов почти ничего не значит — слишком густая и горячая у нас кровь, и по прошествии какого-то времени стало бы неизбежным новое наше столкновение с эльфами, как тысячелетие спустя это произошло с гномами. Но, в отличие от гномов, эльфы, как и мы, не могли позволить себе снова воевать друг с другом. И мы, и они были слишком могущественны, и новая война непременно закончилась бы уничтожением обоих наших народов. И мы решили: единственный способ как-то предотвратить это и выковать между нами действительно нерушимый мир — это связать драконов и эльфов с помощью магии».
Эрагон ничего не мог с собой поделать — у него зуб на зуб не попадал от холода; и, видимо, заметив, что его бьет озноб, Глаэдр с затаенной улыбкой мысленно сказал Сапфире: «Очнись от своих грез, Сапфира, и поскорее нагрей огнем своего дыхания один из этих камней, пока твой Всадник окончательно не замерз».
Сапфира встрепенулась, выгнула шею, и струя голубоватого пламени ударила сквозь ее стиснутые клыки прямо в ближайший валун, сжигая лишайники, испускавшие горьковатый дымок. Воздух над камнем так нагрелся, что над ним дрожало марево. Эрагону пришлось отвернуться. Он мысленно чувствовал, как в этом адском пламени сгорают, мгновенно превращаясь в ничто, спрятавшиеся под камнями насекомые. Минуты через две Сапфира, щелкнув челюстями, захлопнула пасть, оставив вокруг них довольно большой круг из раскаленных докрасна камней.
«Спасибо», — поблагодарил ее Эрагон и, присев у края круга, стал греть над камнями руки.
«Помни, Сапфира: нужно непременно направлять струю огня языком, чтобы точнее попадать в цель, — заметил Глаэдр и продолжил свой рассказ: — Итак, мудрейшим из эльфийских магов понадобилось целых девять лет, чтобы создать нужное заклинание, после чего эльфы и драконы встретились в Илирии. Собственно, эльфами была создана, так сказать, структура заклятия, а драконы вдохнули в него силу. Благодаря применению этих чар души эльфов и драконов оказались сплавлены воедино. Это объединение переменило нас. Мы, драконы, выиграли возможность пользоваться языком и другими ловушками цивилизации, а эльфы разделили с драконами их долгую жизнь, ибо прежде жизни их были почти столь же коротки, как и у людей. В конце концов, более всего подпали под воздействие чар сами эльфы. Наша магия, магия драконов — а она пронизывает все наше существо, — передалась эльфам и со временем придала им нынешние силу и изящество, которыми они вечно хвастаются. На людей, правда, эти чары подействовали уже не так сильно, поскольку люди подпали под их воздействие многие годы спустя. И все же, — глаза Глаэдра сверкнули, — они сумели значительно облагородить род людской, ведь те представители вашего народа, что высадились некогда на берегах Алагейзии, были всего лишь грубыми варварами. Впрочем, с тех пор, как пала власть Всадников, люди стали утрачивать былое благородство».
«А гномы оказывались когда-либо под воздействием этого заклинания?» — спросил Эрагон.
«Нет, и именно поэтому никогда не существовало ни одного Всадника-гнома. Они недолюбливают драконов, как, впрочем, и мы их. К тому же идея объединения с нами им всегда казалась отталкивающей. Возможно, это и к счастью, что они не присоединились к нашему союзу, ибо их народ не пережил того упадка, какой выпал на долю людей и эльфов».
«Так уж и упадка, учитель?» — переспросила Сапфира, и в голосе ее Эрагону отчетливо послышалось поддразнивание.
«Да, именно упадка. Если страдает один из наших трех народов, страдают и все остальные. Убивая драконов, Гальбаторикс страшно навредил и своей собственной расе, а также эльфам. Вы не были этому свидетелями, вы вообще впервые в Эллесмере, но я должен сказать вам: эльфы переживают свой закат; их могуществу уже не сравниться с прежним. Да и люди утратили многое из своей великой былой культуры, их племя охвачено хаосом и разложением. Лишь благодаря восстановлению равновесия между нашими тремя народами порядок смог бы до некоторой степени вернуться в этот мир».
Старый дракон, разминая лапы, поскреб когтями камни на осыпи, превращая их в мелкий гравий, затем переместился на груду гравия, где лежать было, несомненно, удобнее, чем на острых камнях, и продолжил:
«Переслоенный чарами, о которых позаботилась сама королева Тармунора, магический механизм упомянутой мною связи позволяет даже не проклюнувшемуся зародышу дракона мгновенно опознать своего Всадника. Когда же взрослый дракон решает отдать свое яйцо Всадникам, он произносит над ним особые слова — я вас впоследствии научу произносить их, — и это заклинание не дает детенышу проклюнуться из яйца до тех пор, пока он не установит мысленную связь с тем, ради кого решил появиться на свет. Затем их судьбы будут неразрывно связаны. Поскольку драконы могут оставаться в яйце неопределенно долго, время в данном случае значения не имеет, и детеныш остается там безо всякого для себя ущерба. Да и ты, Сапфира, сама тому пример.
Связь, которая формируется между Всадником и драконом, — это лишь усиленный вариант той связи, что существует между нашими народами. Человек или эльф становится сильнее и прекраснее, тогда как некоторые из свирепых свойств дракона, напротив, как бы смягчаются, и дракон обретает более спокойное и рассудочное мировосприятие. Ну что, Эрагон? Я чувствую, у тебя просто язык чешется. Что ты хочешь спросить?»
«Да я просто… — Эрагон запнулся. — Знаешь, учитель, мне никак не удается представить себе, чтобы ты или Сапфира проявляли безудержную свирепость, ярость, неукротимость. Нет, — торопливо прибавил он, — я совсем не считаю эти качества такими уж плохими, а все же…»
Земля под ними затряслась так, словно начался обвал, — это смеялся Глаэдр, закатив свой огромный глаз под покрытое рогатыми выступами веко.
«Если бы тебе когда-нибудь довелось встретиться с диким драконом, ни с кем не связанным магическими узами, ты бы так не говорил! — пророкотал он. — Дикий дракон ни перед кем ни за что не отвечает; он всегда поступает так, как ему хочется, и не испытывает ни капли добрых чувств ни к кому, кроме своей ближайшей родни и кое-кого из соплеменников. Свирепыми и гордыми дикие драконы были всегда. И еще, пожалуй, безрассудно смелыми. А уж их самки… О, они столь великолепны, что драконы Всадников считали большой честью найти себе пару среди них.
Однако магическая связь Всадника и его дракона имела и определенные недостатки. Например, союз Гальбаторикса с драконом Шрюкном — его вторым драконом, как известно, — превратился в нечто совершенно извращенное. Ведь Шрюкн не выбирал себе Гальбаторикса, как это полагается, а был подвергнут воздействию черной магии и вынужден служить безумным целям Гальбаторикса. Его взаимоотношения с Гальбаториксом — лишь мерзкая имитация той связи, которая существует, например, между вами, Эрагон и Сапфира, и которая сама собой порвалась, когда первого дракона Гальбаторикса убили ургалы».