— Так ты не будешь против, если я навещу его родных? — спросил Эрагон. — У вас ведь есть лестницы, по которым можно спуститься в их туннели так, что об этом никто не узнает.
Орик с минуту обдумывал его предложение, потом кивнул:
— Ты прав. Путь туда достаточно безопасный, и никто не станет тебя искать среди обитателей этих глубин. Скорее они сами сюда заявятся. А уж если они тебя здесь обнаружат… В общем, иди. И не возвращайся, пока я не пришлю тебе гонца, даже если род Мордов откажется тебя принять и тебе придется до утра сидеть на каком-нибудь сталагмите. Только будь очень осторожен, Эрагон; обитатели глубин чужаков не любят; они вообще держатся сами по себе и чрезвычайно чувствительны в вопросах чести, о которой у них довольно странные представления. Да и обычаи у них тоже довольно странные. Так что следи за каждым своим шагом, словно ступаешь по тонкому льду, хорошо?
И вот, добавив к своей охране Тхранда с Хундфастом в качестве переводчика, засунув за пояс короткий меч, сработанный гномами, Эрагон отыскал лестницу, ведущую, казалось, в самые недра земли, и спустился по ней так глубоко, как никогда ранее ему не доводилось. Он сумел отыскать Глумру, сообщил ей о смерти Квистора, а теперь сидел и выслушивал ее горестные стенания, понимая лишь отдельные слова, которые она выкрикивала жутким, пронзительным голосом, обращаясь к своему погибшему сыну.
Искренне ей сочувствуя, но будучи не в силах ничем ей помочь, Эрагон отвернулся и стал изучать очаг, сложенный из зеленого мыльного камня и находившийся у противоположной стены и по углам украшенный несколько стер шейся резьбой в виде геометрических фигур. Затем он изучил коричневато-зеленый ковер, лежавший перед очагом, и стоявшую в углу маслобойку; потом переключил свое внимание на всевозможные припасы, подвешенные к потолочным балкам, и ткацкий станок с тяжелыми рамами, стоявший под круглым окном с сиреневыми стеклами.
Вдруг, казалось бы в самый разгар причитаний, Глумра встала, подошла к столу и положила левую руку на разделочную доску. И прежде чем Эрагон успел ее остановить, схватила большой кухонный нож и отрубила себе верхнюю фалангу мизинца. От боли она застонала, согнувшись пополам, а Эрагон даже подпрыгнул от неожиданности. «Безумие ею овладело, что ли? Может, надо ее унять, удержать, успокоить? — думал он. — Вдруг она еще что-нибудь с собой сделает?» Он уже хотел спросить, не желает ли она, чтобы он залечил ее рану, но передумал, вспомнив наставления Орика и его намеки насчет странных привычек обитателей этих подземелий и их обостренного чувства чести. А вдруг она сочтет это предложение оскорбительным? И он, так и не сказав ни слова, снова опустился в свое слишком маленькое для него кресло.
Через минуту Глумра выпрямилась, глубоко вздохнула, а затем преспокойно обмыла обрубок пальца спиртным из бутылки, смазала его какой-то желтой мазью и перевязала тряпкой. Ее лунообразное лицо все еще было очень бледным от пережитого шока и боли, однако она явно пришла в себя. Снова усевшись напротив Эрагона, она сказала:
— Спасибо тебе, Губитель Шейдов, за то, что ты лично принес мне весть о судьбе моего сына. Я была рада узнать, что он погиб с честью, как подобает воину.
— Он вел себя очень храбро, — подхватил Эрагон. — Он сразу понял, что наши враги быстры, как эльфы, но все же бросился вперед и прикрыл меня. Он не только спас меня от их клинков, но дал нам понять, что оружие этих убийц заколдовано и очень опасно. Если бы не его отважный поступок, сомневаюсь, что я сидел бы сейчас здесь.
Глумра медленно кивнула, потупилась, разгладила платье на коленях и спросила:
— А ты уже знаешь, кто организовал это нападение, Губитель Шейдов?
— У нас пока есть только подозрения. Гримстборитх Орик сейчас как раз пытается выяснить правду.
— Уж не кнурлан ли это из клана Аз Свельдн рак Ангуин? — спросила Глумра, настолько удивив Эрагона точностью своей догадки, что он с трудом сдержался, чтобы вслух не подтвердить ее подозрения. Поскольку он так ничего ей и не ответил, она пояснила: — Мы все знаем о вашей кровной вражде, Ангетлам; каждый кнурла у нас в горах знает об этом. Некоторые из наших тоже одобряют эту вражду и полностью разделяют ненависть к тебе этого клана; но если эти гномы и впрямь рассчитывали тебя убить, то здорово просчитались: ведь камни легли совершенно иначе, так что они сами обрекли себя на погибель.
— Обрекли? На погибель? — Эрагон заинтересованно поднял брови.
— Это ведь ты, Губитель Шейдов, победил Дурзу и сразил его; это ты помог нам спасти Тронжхайм от жадных лап Гальбаторикса. Наш народ никогда этого не забудет. А еще по всему Тронжхайму и по всем нашим пещерам прошел слух, что твой дракон готов восстановить наш Исидар Митрим. Это правда?
Эрагон кивнул.
— Это хорошо, Губитель Шейдов. Ты очень многое сделал для нашего народа, и, если какой-то из наших кланов пойдет против тебя и пожелает тебя погубить, мы все восстанем против него и отомстим за тебя.
— А я поклялся перед свидетелями, — сказал ей Эрагон, — и готов снова поклясться уже тебе лично, что непременно накажу тех предателей-убийц и отомщу им за смерть твоего сына. Я заставлю их пожалеть, что они вообще родились на свет! Однако…
— Благодарю тебя, Губитель Шейдов!
Эрагон поклонился ей, помолчал, чуть склонив голову, и продолжил:
— Однако нельзя допустить, чтобы все эти разногласия и жажда мести привели к настоящей войне между вашими кланами. Только не теперь. Если уж придется действовать силой, то пусть гримстборитх Орик решит, где и когда нам обнажать клинки. Ты согласна со мной?
— Я должна сперва обдумать твои слова, Губитель Шейдов, — ответила Глумра. — Ведь Орик… — И она вдруг умолкла. Глаза ее закатились, она склонилась к Эрагону, прижимая к груди изуродованную руку, а когда приступ боли прошел, рывком выпрямилась и, прижимая ладонь к щеке, стала качаться из стороны в сторону, стеная: — О мой сын! О мой любимый сын!
Потом она встала и, пошатываясь, обошла вокруг стола, направляясь к небольшой стойке с мечами и боевыми топорами, стоявшей у стены позади Эрагона, рядом с нишей, прикрытой занавесью из алого шелка. Опасаясь, что она намерена причинить себе еще какое-нибудь увечье, Эрагон вскочил на ноги, опрокинув при этом дубовое кресло и протягивая к ней руки. Но почти сразу понял, что направляется она как раз к этому прикрытому занавесью алькову, а вовсе не к стойке с оружием, и резко убрал руки, боясь оскорбить ее.
Пришитые к шелку бронзовые кольца, на которых висела занавесь, со звоном ударились друг о друга, когда Глумра отдернула ткань в сторону. За ней находилась глубокая темноватая ниша, стены которой были украшены резьбой в виде рунических символов и различных фигур и предметов, выполненной с таким фантастическим мастерством, что Эрагону трудно было оторвать от них глаза; ему казалось, что можно часами любоваться на них, но так и не понять сути этих сложных каменных образов. В нише на нижней полке он увидел фигурки шести главных богов гномов и еще каких-то девяти неведомых Эрагону существ; резчик изобразил их черты преувеличенно подчеркнутыми, видимо стремясь как можно лучше передать их характер.