Эрагон коснулся теплого бока Сапфиры, делясь с ней радостным возбуждением, но на ее вопросы о том, что произойдет дальше, он ответить не мог, поскольку Орик не пожелал подробно рассказывать ему о предстоящей церемонии.
Затем вперед выступил Ганнел, вождь клана Дургримст Куан, и подошел к трону с правой стороны. Этот широкоплечий гном выглядел весьма впечатляюще в роскошных пурпурных одеждах верховного жреца, расшитых по подолу сверкающими рунами. В одной руке Ганнел держал посох, увенчанный остроконечным кристаллом прозрачного горного хрусталя.
Обеими руками подняв посох над головой, Ганнел с громким стуком опустил его на каменный пол и провозгласил:
— Хватум ил скилфц гердуман!
Потом он еще что-то довольно долго говорил на языке гномов, но Эрагон больше не понял ни слова, поскольку переводчика у него сегодня не было. Впрочем, вскоре интонации Ганнела стали иными, и Эрагон догадался: жрец произносит заклинания уже на древнем языке, но ни одно из этих заклинаний не было Эрагону знакомо. Например вместо того чтобы адресовать эти заклинания какому-то объекту или силам природы, жрец просто вещал на языке магических тайн и могущества:
— О, Гунтера, сотворивший небеса, землю и бескрайнее море, услышь мольбы твоего преданного слуги! Мы неустанно приносим тебе нашу благодарность, ибо ты щедр и великодушен. Благодаря тебе наш народ процветает. Как в этом году, так и во все предыдущие годы мы приносили тебе в жертву наших лучших баранов, сосуды, полные душистого меда, множество душистых фруктов, спелых овощей и зерна. Тебе посвящены самые богатые и прекрасные наши храмы, и никто в нашем королевстве не смеет спорить с твоей славой и величием. О, могучий Гунтера, король богов, услышь мою молитву, исполни мою просьбу, ибо для нас настало время объявить имя нашего смертного повелителя, который помогает тебе вершить земные дела. Снизойди же к нашим мольбам, ниспошли свое благословение Орику, сыну Трифка, и да будет он коронован в полном соответствии с традициями наших предков!
Сначала Эрагон решил, что молитва Ганнела останется без ответа, поскольку совершенно не ощущал, чтобы от Ганнела исходила магическая энергия. Но Сапфира, ткнув его носом в бок, предупредила: «Молчи и смотри».
Эрагон посмотрел туда же, куда смотрела и она, и вдруг заметил, как среди падающих розовых лепестков возникает странная пустота; казалось, это пустое пространство занято неким невидимым телом, вокруг которого продолжают, кружась, падать лепестки. Затем эта пустота стала как бы разрастаться, по-прежнему ограниченная падающими лепестками, и приняла форму человекоподобного существа, похожего одновременно и на гнома, и на эльфа, и на человека, и даже на ургала, но обладавшего все же несколько иными пропорциями, чем представители этих рас, хорошо известных Эрагону. Голова таинственного существа была огромной, почти такой же по ширине, что и массивные плечи; его тяжеленные руки свисали ниже колен; торс был необычайно мощный, а ноги короткие и кривые.
От существа во все стороны исходили тонкие, точно иглы, лучи неяркого света, и в конце концов перед собравшимися возник неясный силуэт великана с всклокоченными волосами, очерченный падающими лепестками. Бог — если это был бог — не имел на себе никакой одежды за исключением набедренной повязки, скрепленной узлом. Лицо у него было темное, тяжелое и казалось одновременно и жестоким, и добрым, словно он мог в любой момент, без предупреждения, совершить любой непредсказуемый, а может, и страшный, поступок, удариться в любую из крайностей.
Отметив все это про себя, Эрагон вдруг почувствовал присутствие рядом чьих-то нечитаемых мыслей, чьего-то всепроникающего сознания, сверкающего и непредсказуемого, точно летняя гроза. Эрагон тут же отгородился всеми возможными мысленными барьерами от любого проникновения извне и почувствовал, что весь покрылся мурашками от напряжения, а по спине пробежал холодок. Не понимая, в чем причина охватившего его душу страха, он обернулся к Сапфире, ища поддержки, и увидел, что и она не сводит глаз с загадочной фигуры в воздухе, а глаза ее как-то уж очень возбужденно сверкают.
Гномы в едином порыве упали на колени.
И когда бог заговорил, голос его был подобен грохоту камнепада, реву ветра над пустынными горными вершинами, ударам волн о прибрежные скалы. Он говорил на языке гномов, и Эрагон, хоть и не понимал ни слова, весь внутренне съежился, чувствуя невероятную мощь этой божественной речи. Три раза бог о чем-то спросил Орика, и три раза Орик ответил ему, и голос его показался Эрагону еле слышным по сравнению с громоподобным голосом божества. Похоже, бог остался удовлетворен ответами Орика; он вытянул свои сияющие руки и коснулся указательными пальцами висков Орика.
Воздух дрожал между прозрачными пальцами бога, переливался волнами, и вдруг на голове Орика возник тот усыпанный драгоценными каменьями золотой шлем, который некогда красовался на голове короля Хротгара. После чего бог удовлетворенно похлопал себя по животу, громогласно расхохотался и растворился в воздухе. Розовые лепестки вновь заняли все пространство от пола до потолка, дождем сыплясь на присутствующих.
— Ун кротх Гунтера! — провозгласил Ганнел, и тут же громко и звонко пропели трубы.
Поднявшись с колен, Орик взошел на возвышение, повернулся лицом к собравшимся и воздвигся на черный трон.
— Нал, гримстборитх Орик! — закричали гномы, ударяя топорами и копьями по щитам и топая ногами. — Нал, гримстборитх Орик! Нал, гримстборитх Орик!
— Да здравствует гримстборитх Орик! — выкрикнул и Эрагон.
Сапфира, выгнув шею, прорычала нечто одобрительное и выдохнула огненный язык к потолку зала, испепелив тучу розовых лепестков. У Эрагона от близости огня даже слезы на глазах выступили.
Затем Ганнел опустился перед Ориком на колени и снова начал что-то нараспев говорить на своем языке. А когда он умолк, Орик легонько коснулся его макушки, и Ганнел вернулся на свое прежнее место у стены. После него к трону подошел Надо, тоже преклонил перед Ориком колена и произнес примерно такую же речь; за ним последовали Манндратх и Хадфала, а также и все остальные вожди, за исключением гримстборитха Вермунда, которому было запрещено присутствовать на коронации.
«Они, должно быть, приносят Орику клятву верности», — поделился с Сапфирой своей догадкой Эрагон.
«Да, пожалуй, только странно: разве они уже ему ее не принесли?»
«Принесли, но не прилюдно. — Эрагон посмотрел, как к трону подходит Тхордрис, и спросил: — Ну, и как тебе это явление бога, Сапфира? Неужели это и впрямь был сам Гунтера? Или это просто иллюзия? Я чувствовал его мысли, его душу! Не уверен, что это может быть иллюзией. Однако…» «Да, бывают и такие иллюзии, — ответила Сапфира. — Боги гномов никогда не помогали им ни на поле битвы, ни в других важных делах, насколько мне известно. Да и не верится что-то, чтобы настоящий бог тут же явился бы на призыв этого Ганнела, точно хорошо обученный пес. Я бы, например, не побежала. И потом, разве бог не должен быть хотя бы крупнее дракона? Впрочем, в Алагейзии немало необъяснимых вещей и явлений. Вполне возможно, мы видели просто некую тень из былых времен, тень некоего могущественного существа, которая продолжает бродить по земле, мечтая вновь обрести былую власть и могущество. Кто его знает, что это было на самом деле? И вряд ли кто-то может объяснить, что именно мы видели…»