Эрагон пригнулся к шее Сапфиры, когда она, резко замедлив полет, с шумом опустилась на зеленую лужайку, пробежала несколько шагов, на ходу складывая крылья, и наконец остановилась.
Едва шевеля затекшими пальцами, Эрагон развязал крепежные ремни, удерживавшие его ноги, и попытался, как всегда, слезть по правой передней лапе Сапфиры. Однако ноги у него подкосились, и он упал, успев, впрочем, вытянуть руки вперед и прикрыть лицо от удара. Он приземлился на четвереньки, точно кошка, но все же оцарапал щеку о скрытый в траве камень. Крякнув от боли и чувствуя, что тело совершенно его не слушается и онемело, точно у столетнего старца, Эрагон попытался встать и вдруг увидел перед собой чью-то руку.
Подняв глаза, он увидел, что над ним стоит Оромис и улыбается еле заметной улыбкой. На древнем языке Оромис произнес:
— Добро пожаловать снова в Эллесмеру, Эрагон-финиарель, и ты. Сапфира, Сверкающая Чешуя. Добро пожаловать, друзья мои!
Эрагон принял его руку, и Оромис без каких бы то ни было заметных усилий поднял его с земли. Сначала Эрагон не мог вымолвить в ответ ни слова: казалось, язык у него тоже онемел — ведь он молчал с тех пор, как они покинули Фартхен Дур, да и усталость сказывалась, притупляя мозги. Он коснулся губ двумя пальцами правой руки и заставил себя все же произнести старинное эльфийское приветствие:
— Пусть счастье и удача сопутствуют тебе, Оромис-элда. И прихотливым жестом изогнул руку, прижав ее затем к
груди, как это принято у эльфов.
— Пусть звезды всегда освещают твой путь, Эрагон, — откликнулся Оромис.
Затем Эрагон точно так же поздоровался с Глаэдром и, как всегда, стоило ему прикоснуться к мыслям дракона, ощутил некий восторженный ужас, сознавая собственное ничтожество.
Сапфира, однако, не стала приветствовать ни Оромиса, ни Глаэдра, а осталась там, где и села, и голова ее все больше клонилась к земле, пока она не уткнулась в нее носом. Плечи и ляжки драконихи дрожали крупной дрожью, словно в жестоком ознобе. В уголках разинутой пасти скопилась засохшая желтая пена. Раздвоенный язык безвольно свисал оттуда, вывалившись между клыков.
— Когда мы покинули Фартхен Дур, сильный ветер все время дул нам в лицо, — пояснил Эрагон, — и поэтому…
Он не договорил: Глаэдр, подняв огромную голову, развернулся всем телом и устремился к Сапфире, которая попрежнему словно не замечала его присутствия. Глаэдр наклонился к самой ее морде и дохнул на нее; в глубине его ноздрей полыхнуло пламя. И почти сразу Эрагона охватило чувство глубокого облегчения — он почувствовал, как тело Сапфиры вновь наливается силой, как у нее проходит озноб и крепнут лапы.
Пламя в ноздрях Глаэдра погасло; он выдохнул небольшой клуб дыма и мысленно сообщил Сапфире: «Я нынче утром летал на охоту, — и его гулкий голос еще долго звучал в ушах Эрагона. — То, что осталось от моей добычи, ты найдешь возле дерева с белой веткой на дальнем краю поляны. Ешь сколько захочешь».
Молчаливая благодарность Сапфиры была ощутима просто физически. Она с трудом встала и, волоча по земле хвост и прихрамывая, потопала к дереву, указанному Глаэдром. Там она устроилась поудобнее и принялась терзать тушу оленя.
— Пойдем, — сказал Оромис Эрагону и пригласил его к столу, где стоял поднос с едой — плошки с фруктами и орехами, полкруга сыра, каравай свежего хлеба. Рядом стоял графин с вином и два хрустальных бокала. Когда Эрагон уселся, Оромис спросил: — Не желаешь ли вина? По-моему, неплохо промыть горло после пыльной дороги.
— Да, пожалуйста, — ответил Эрагон.
Оромис изящным движением наполнил бокалы и один подал Эрагону. Затем сел и аккуратно расправил длинными тонкими пальцами складки своей белоснежной туники.
Эрагон с наслаждением отпил несколько глотков. Вино было сладким, с ароматом вишни и сливы.
— Учитель, я…
Оромис поднял палец, останавливая его.
— Если это не слишком срочно, я бы предпочел подождать, когда к нам сможет присоединиться Сапфира. Вот тогда мы все вместе и обсудим то, что вас сюда привело. Согласен?
Секунду поколебавшись, Эрагон кивнул и принялся за еду, наслаждаясь вкусом спелых фруктов. Оромис с довольным видом наблюдал за ним и молча потягивал вино, время от времени поглядывая куда-то вдаль, за Утесы Тельнаира. У него за спиной виднелся Глаэдр, похожий на ожившую золотую статую.
Прошел почти час, прежде чем Сапфира сумела наконец оторваться от еды и подползла к ручью, где еще минут десять лакала воду. Когда она утолила жажду и со вздохом вернулась к столу, с ее морды стекала вода. С тяжким стоном она прилегла рядом с Эрагоном и опустила отяжелевшие веки. Потом зевнула, во всем блеске демонстрируя свои клыки, и лишь после этого обменялась приветствиями с Оромисом и Глаэдром.
«Беседуйте, если хотите, — сказала она им, — но от меня участия не ждите. Я вот-вот засну».
«Если ты заснешь, мы подождем, пока ты проснешься, а потом продолжим», — любезно ответил Глаэдр.
«Как это… мило!» — Сапфира снова зевнула и легла поудобнее.
— Еще вина? — спросил Оромис, приподнимая графин, но Эрагон отрицательно покачал головой. Оромис поставил графин на прежнее место, сжал пальцы в щепоть, и его округлые ногти сверкнули, как полированные опалы. — Тебе нет нужды рассказывать мне о том, что обрушилось на вас в последние недели, Эрагон. С тех пор как Имиладрис покинула лес, Арья постоянно держала ее в курсе всех ваших дел. И каждые три дня Имиладрис шлет в Эллесмеру гонца из нашей армии, так что я знаю о твоей схватке с Муртагом и Торном на Пылающих Равнинах. Знаю и о твоем путешествии в Хелгринд, и о том, как ты покарал тех, кто уничтожил твою родную деревню. Знаю также, что ты присутствовал на Совете Вождей в Фартхен Дуре; и о его результатах я тоже знаю. Так что если хочешь мне что-то рассказать, можешь говорить, не опасаясь, что придется долго вводить меня в курс дела.
Эрагон молча покатал по ладони ягоду черники.
— А тебе известно об Эльве и о том, что с нею случилось, когда я попытался освободить ее от невольно наложенных мною чар? — спросил он.
— Да, об этом мне тоже известно. Тебе, видимо, не до конца удалось снять с нее прежнее заклятье, но свой долг по отношению к этому ребенку ты исполнил. Именно так и должен поступать всякий Всадник: выполнять взятые на себя обязательства, независимо от того, важны они или незначительны.
— Но Эльва по-прежнему чувствует боль всех тех, кто ее окружает.
— Но заметь: теперь она ее чувствует уже по собственному выбору, — возразил Оромис. — Твои чары больше не принуждают ее к этому… Но ты ведь явился сюда вовсе не для того, чтобы узнать мое мнение относительно Эльвы. Говори, Эрагон, что тяжким камнем давит тебе на сердце? Спрашивай. Обещаю, что отвечу на все твои вопросы, если это будет в моих силах, конечно.
— А если я и сам не знаю, какие вопросы мне следует тебе задать?
Глаза Оромиса весело блеснули: