— Я знал.
Арья очень серьезно на него посмотрела, словно решая, что он хотел этим сказать.
— Прости меня. Вот уже дважды я позабыла, сколь обширны стали твои познания. Ты ведь учился у Оромиса. Ничего, я постараюсь больше не совершать подобных ошибок.
И она повторила свою благодарность на древнем языке, и Эрагон — также на языке древних, на ее родном языке, — ответил, что это было для него огромным удовольствием и он счастлив, что ей понравился его скромный дар. Его бил озноб, и вдруг страшно захотелось есть, хотя они не так давно поужинали. Заметив это, Арья сказала:
— Ты истратил слишком много сил. Если у тебя в Арене еще осталась энергия, воспользуйся ею.
Эрагон даже не сразу вспомнил, что Арен — это имя кольца Брома; он лишь однажды слышал, как это имя произнесли вслух; это сделала Имиладрис в тот день, когда он прибыл в Эллесмеру. «Это теперь мое кольцо, — сказал он себе. — Мне надо перестать думать о нем, как о кольце Брома». Он критически осмотрел крупный сапфир, сверкавший в золотой оправе у него на пальце.
— А я и не знал, есть ли в Арене какая-то энергия. Сам я никогда ее туда не вкладывал и ни разу не видел, чтобы это делал Бром. — Но, произнося эти слова, он уже попытался мысленно проникнуть в глубины сапфира, и как только его разум соприкоснулся с душой камня, он почувствовал там настоящее озеро бурлящей энергии. Внутренним зрением он видел, что сапфир прямо-таки дрожит от избытка магических сил. Интересно, подумал Эрагон, а что, если этот камень попросту взорвется? Уж больно много энергии было заключено внутри этого искусно обточенного самоцвета. Он частично использовал эту энергию для восстановления своих сил, но, как ему показалось, ее внутри Арена меньше не стало.
Чувствуя, как кожу слегка покалывает от притока магических сил, Эрагон разрушил мысленную связь с камнем. Обрадованный своим открытием, он сообщил о нем Арье.
— Бром, должно быть, точно белка, собирал каждую кроху сбереженной энергии, пока прятался в Карвахолле! — И Эрагон засмеялся, восхищаясь этим чудом. — И долгие годы… Да с той силой, что таится в Арене, я могу хоть целый замок разнести, произнеся одно-единственное заклятье!
— Бром знал, что это кольцо ему понадобится, чтобы обеспечить безопасность нового Всадника и Сапфиры, когда она проклюнется из яйца, — заметила Арья. — А также, не сомневаюсь, Арен и для него был средством самозащиты на тот случай, если бы ему пришлось сразиться с Шейдом или каким-либо иным, столь же сильным, противником. И он ведь не случайно ухитрялся водить своих врагов за нос чуть ли не сто лет… На твоем месте я бы приберегла энергию, которую он тебе оставил, на случай самой большой нужды да еще и прибавляла к ней понемногу при первой же возможности. Это невероятно ценный источник. Тебе не следует понапрасну расходовать его запасы.
«Нет, — думал Эрагон, — уж этого-то я точно делать не буду. — Он покрутил кольцо на пальце, восхищаясь тем, как играет камень в отблесках костра. — Это кольцо, седло Сапфиры и Сноуфайр — вот и все, что у меня осталось от Брома с тех пор, как Муртаг украл у меня меч Заррок. И хотя гномы взяли Сноуфайра с собой и увели его из Фартхен Дура, я теперь редко езжу на нем верхом. Арен — это единственное, что у меня есть в память о Броме… Мой единственный свидетель верности ему. Мое единственное наследство. Как бы мне хотелось, чтобы мой учитель был сейчас жив! У меня ведь так никогда и не было возможности поговорить с ним об Оромисе, о Муртаге, о моем отце… Ах, этот список поистине бесконечен! И что бы он сказал насчет моих чувств к Арье? — Эрагон даже фыркнул про себя. — Я знаю, что он сказал бы: он выбранил бы меня, обозвал бы влюбленным дурнем и сказал бы, что я только зря расходую силы на совершенно бессмысленную затею… И был бы, конечно, прав. Вот только как же мне с этим справиться? Она — единственная. Только с ней мне хотелось бы жить вечно».
В костре что-то треснуло, и в воздух взвился сноп искр. Эрагон, отчасти прикрыв глаза, обдумывал признания Арьи. Затем вновь мысленно вернулся к тому вопросу, который не давал ему покоя со дня битвы на Пылающих Равнинах.
— Арья, а драконы-самцы растут быстрее, чем драконы-самки?
— Нет. А почему ты спрашиваешь?
— Это из-за Торна. Ему ведь всего несколько месяцев от роду, а он уже почти такой же величины, как Сапфира. Я что-то не понимаю…
Отломив сухую былинку, Арья принялась рисовать что-то в пыли, изображая сложные изогнутой формы значки письменности эльфов — Лидуэн Кваэдхи.
— Скорее всего, — сказала она, — Гальбаторикс с помощью магии ускорил рост Торна и его взросление, чтобы он мог соперничать с Сапфирой.
— А… разве это не опасно? Оромис говорил мне, что, если он воспользуется магией, чтобы дать мне силу, скорость, выносливость и прочие замечательные свойства и умения, которые мне необходимы, я ни за что не пойму своих новых возможностей и умений столь же хорошо, как понял бы их, постигая все это обычным путем и благодаря тяжкому труду. И он был совершенно прав. Даже теперь те изменения, которые совершили с моим телом драконы во время Агэти Блёдрен, вызывают у меня полное изумление.
Арья кивнула, продолжая рисовать в пыли иероглифы:
— Это так, хотя, наверное, можно несколько уменьшить нежелательный побочный эффект с помощью определенных заклинаний, но любое взросление — длительный и трудоемкий процесс. Если ты хочешь достигнуть истинного мастерства во владении своим телом, то действительно лучше идти естественным путем. Те перемены, которым Гальбаторикс насильственно подверг Торна, самого этого дракона наверняка сбивают с толка. У него сейчас тело почти взрослого существа, но разум детеныша.
Эрагон ощупал только что созданные им самим мозоли на костяшках пальцев.
— А может, ты знаешь, почему Муртаг такой сильный… куда сильнее меня?
— Если бы я это знала, то, несомненно, поняла бы, как Гальбаториксу удалось столь невероятным образом умножить и свою мощь. Но я, увы, этого не знаю.
«А вот Оромис знает!» — подумал Эрагон. Во всяком случае, старый эльф намекал ему на это, явно собираясь поделиться в будущем своими знаниями с Эрагоном и Сапфирой. Как только они вернутся в Дю Вельденварден, Эрагон намеревался расспросить старого Всадника, в чем тут дело. «Ничего, теперь-то Оромису придется все нам рассказать! — думал он. — Из-за нашей неосведомленности Муртагу тогда и удалось одержать над нами победу; он легко мог бы даже и к Гальбаториксу нас доставить». Эрагон чуть было не выложил все эти соображения Арье, но вовремя придержал язык, понимая, что Оромис никогда не стал бы держать в секрете столь важные сведения, если бы эта секретность не была вызвана чрезвычайной их важностью.
Арья изобразила на земле значок, означавший конец фразы, и Эрагон, наклонившись к ней, прочел: «Скитаясь по волнам океана времени, одинокий бог бродит от одного дальнего берега к другому, поддерживая законы небесных светил».
— Что это означает?
— Не знаю, — сказала она и смахнула написанную в пыли строчку одним движением ладони.