Хайме поступил в университет, а Николас все еще искал свою судьбу. У них был доисторический автомобиль. Братья купили его на доходы от продажи серебряных блюд, которые похищали из родительского дома. Автомобиль окрестили «Ковадонга», в память о дедушке и бабушке дель Валье. «Ковадонгу» много раз разбирали и снова собирали с помощью уже других деталей, так что обычно на ходу он держался недолго. Автомобиль срывался с места под шум заржавленного мотора, выплевывая дым и гайки через выхлопную трубу. Братья поделили его, прибегнув к соломонову решению: в четные дни им пользовался Хайме, а в нечетные — Николас.
Клара была счастлива оттого, что находится вместе со своими сыновьями, и стремилась жить с ними в дружбе. Она мало бывала с ними во времена их детства и в стремлении сделать их «настоящими мужчинами» вынуждена была не слишком их нежить. Теперь они стали почти взрослыми, истинными кабальеро, и она хотела доставить себе удовольствие баловать их, как следовало бы делать, когда они были маленькими. Близнецы выросли без ее ласк и привыкли обходиться без них. Клара поняла, что они оба не принадлежат ей. Она не потеряла голову от отчаяния, оставаясь в прежнем добром расположении духа. Приняла юношей такими, какими они стали, и радовалась общению с сыновьями, ничего не прося взамен.
Зато Бланка без конца ворчала, потому что ее братья превращали дом в помойку. За ними по пятам шел беспорядок, ералаш и суматоха. А девушка полнела на глазах и с каждым днем становилась все более вялой и унылой. Хайме обратил внимание на изменившуюся талию сестры и побежал к матери.
— Думаю, что Бланка беременна, мама, — сказал он без обиняков.
— Я это предполагала, — вздохнула Клара.
Бланка ничего не отрицала, и, когда эта новость подтвердилась, Клара записала о ней в дневнике своим круглым каллиграфическим почерком. Николас оторвался от практических занятий по китайскому гороскопу и подсказал, что нужно сообщить отцу, потому что недели через две этого уже нельзя будет скрыть, и все обо всем узнают.
— Я никогда не признаюсь, кто отец! — твердо ответила Бланка.
— Я имею в виду не отца ребенка, а нашего отца, — сказал ей брат. — Папа имеет право узнать новость от нас, прежде чем ему кто-то об этом расскажет.
— Пошлите телеграмму в деревню, — грустно распорядилась Клара, понимая, что когда Эстебан Труэба узнает, что Бланка ждет ребенка, это станет трагедией.
Николас составил послание как истинный специалист по тайнописи, ведь у него в этом был опыт: сочинение стихов для Аманды. Он не хотел, чтобы телеграфистка поселка прочитала телеграмму и пустила бы сплетню: «Пришли инструкции на пустой ленте. Точка». Как и телеграфистка, Эстебан Труэба не смог расшифровать телеграмму и вынужден был позвонить домой в столицу. Давать разъяснения пришлось Хайме, и он добавил, что беременность имеет немалый срок и думать о каких-либо решительных мерах невозможно. По другую сторону провода воцарилось продолжительное и мрачное молчание, а затем отец повесил трубку. В Лас Трес Мариас Эстебан Труэба, мертвенно бледный от возмущения и бешенства, схватил трость и разбил телефон во второй раз. Никогда раньше ему не приходило в голову, что его дочь могла бы совершить столь ужасную ошибку. Поскольку он знал, кто отец ребенка, ему было достаточно секунды, чтобы раскаяться в том, что он не пустил пулю тому в затылок, когда представилась такая возможность. Он был уверен, что скандал произошел бы и в случае рождения внебрачного ребенка, и в случае замужества его дочери с сыном крестьянина: общество подвергло бы ее остракизму при любых обстоятельствах.
Два часа Эстебан Труэба кружил по дому, на каждом шагу нанося удары тростью по мебели, стенам, бормоча сквозь зубы проклятья и строя несуразные планы, начиная от заточения Бланки в какой-нибудь монастырь в Эстремадуре [38] до убийства ее с помощью его крепкой трости. В конце концов, когда он немного успокоился, ему пришла в голову спасительная мысль. Он приказал седлать коня и помчался в поселок.
Он нашел Жана де Сатини, которого не видел с той злополучной ночи, когда граф разбудил его и рассказал о любовном свидании Бланки; француз потягивал сок дыни без сахара в единственной кондитерской поселка вместе с сыном Индалесио Агиррасабаля, начищенным до блеска щеголем, который говорил высоким голосом и декламировал Рубена Дарио. [39] Без всякого почтения Труэба поднял графа за лацканы его безупречного пиджака из шотландской шерсти, протащил того через всю кондитерскую, почти по воздуху — к изумлению остальных клиентов — и опустил посередине тротуара.
— Вы мне подкинули немало проблем, молодой человек. Сперва с проклятыми шиншиллами, а потом с моей дочерью. Я устал от этого. Собирайте чемоданы, поедете со мной в столицу. Вы женитесь на Бланке.
Он не дал ему опомниться от удивления. Прошел вместе с ним в отель, где ждал его с хлыстом в одной руке и с тростью в другой, пока Жан де Сатини собирал свой багаж. Затем привел его прямо на вокзал и без церемоний посадил в поезд. Во время путешествия граф пытался объяснить ему, что не имеет ничего общего с этим делом и что никогда даже пальцем не дотронулся до Бланки Труэбы; вероятно, ответственность несет бородатый монах, с которым Бланка встречалась на берегу реки. Эстебан Труэба испепелил его свирепым взглядом.
— Не знаю, о чем вы говорите, это вам приснилось, — бросил он ему.
Спустя некоторое время Труэба перешел к изложению статей брачного договора, что весьма утешило француза. Приданое Бланки, ее месячный доход и перспективы наследовать состояние делали ее завидной партией.
— Как видите, это предприятие понадежнее торговли шиншиллами, — заключил будущий тесть, не обращая внимания на хныканье растерянного графа.
Вот таким образом в субботу Эстебан Труэба приехал в «великолепный дом на углу» с мужем для своей обесчещенной дочери и отцом для внебрачного ребенка. Гнев его не знал удержу. Одним ударом он сокрушил вазу с хризантемами у входа, дал пощечину Николасу, когда тот пытался кое-как объяснить ситуацию, и крикнул, что не желает видеть Бланку, которая должна сидеть взаперти до дня свадьбы. Клара не вышла его встречать. Она оставалась в своей комнате и не открыла ее даже тогда, когда он стал ломать дверь ударами серебряной трости.
По дому гулял вихрь неотложных дел и ссор. Казалось, этим воздухом невозможно дышать, и даже птицы умолкли в своих клетках. Слуги бегали, выполняя приказания этого беспокойного и грубого хозяина, который не допускал ни малейшего промедления в исполнении своих желаний. Клара продолжала жить своей жизнью, не замечая мужа и не удостаивая его даже словом. Жениха, по существу пленника своего будущего тестя, устроили в одной из комнат для гостей, где он проводил дни, меряя шагами комнату и ничего не предпринимая, не видя Бланку, не понимая, как его угораздило стать участником этого фарса. Не знал, жаловаться ли ему, жертве этих варваров, или радоваться тому, что исполняется его мечта — вступить в брак с какой-нибудь южноамериканской наследницей, молодой, богатой и прекрасной. Однако, будучи оптимистом в здравомыслящим человеком — истинным представителем своей нации, он предпочел второе и в течение нескольких дней успокоился.