Много лет утекло с тех пор, как в небольшой испанской деревне, затерянной среди виноградников на крутых холмах, он попросил ее руки. Хильда ответила, что она католичка и такой думает оставаться и впредь; она ничего лично не имеет против Маркса, но его портрета у изголовья не потерпит, а дети ее получат крещение, дабы не умереть нехристями и не попасть в ад. Профессор логики и литературы был пламенным коммунистом и атеистом, но в этом случае интуиция его не подвела: он понял, что ничто в жизни не изменит мнение этой розовощекой и хрупкой девушки со сверкающими глазами, — он влюбился в нее бесповоротно, поэтому следовало, по всей вероятности, заключить договор.
Сошлись на том, что брак будет церковный, — в те времена это был единственно законный способ супружества, — дети получат причастие, но пойдут учиться в светские школы; он будет давать имена сыновьям, она — дочерям, а на их могиле будет стоят не крест, а надгробная плита с надписью специального содержания, составленной мужем. Хильда приняла предложение: этот худощавый мужчина с пальцами пианиста и горячей кровью отвечал ее идеалу мужчины. Свою часть договора он выполнил с присущей ему скрупулезной честностью, но Хильда не отличалась подобной правильностью. Когда появился на свет первенец, муж был на войне, [11] а когда ему удалось вырваться на побывку, младенец уже был окрещен Хавьером — в честь деда Мать была в тяжелом состоянии, и некстати было начинать ссору. Но про себя он решил назвать его Владимиром — именем Ленина Этот номер у него не прошел: как только он называл сына этим именем, жена спрашивала его, к кому он, черт подери, обращается, а ребенок удивленно смотрел на него и не отвечал. Незадолго до следующих родов Хильда, проснувшись поутру, рассказала свой сон: будто бы она родила мальчика и должна была назвать его Хосе. Несколько недель они спорили до умопомрачения, пока не пришли к справедливому решению: назвать ребенка Хосе Ильич. Потом они бросили монетку, чтобы решить, какое имя будет в ходу; выиграла Хильда, но в этом не ее вина а вина судьбы — ей не понравилось второе имя революционного вождя.
Годами позже родился последний сын, но к тому времени профессор Леаль утратил часть своей симпатии к советским товарищам, и таким образом угроза носить имя Ульяновых миновала. В честь святого из Ассизи, [12] воспевавшего бедняков и животных, Хильда назвала его Франсиско. Может быть поэтому, а может быть потому, что он был самый младший и как две капли воды похож на отца, она относилась к нему с особой нежностью. За всепоглощающую любовь младенец отплатил матери стойким эдиповым комплексом, державшим его в своей власти до самого отрочества, когда гормональный взрыв заставил его понять, что в мире существуют и другие женщины.
В ту субботу, напившись утром чаю, Франсиско закинул на плечо чемоданчик с фотоаппаратурой и попрощался с семьей.
— Потеплее оденься, на мотоцикле может здорово прохватить, — сказала мать.
— Оставь его в покое, мать, он уже не мальчик, — вступился отец, и сыновья улыбнулись.
В первые месяцы после рождения Еванхелины Дигна Ранкилео сетовала на свою несчастную судьбу, расценивая происшедшее как кару небесную за то, что вместо дома поехала рожать в больницу. Ведь в Библии ясно сказано: будешь рожать в боли, [13] — и об этом напоминал преподобный отец. Но потом поняла, насколько неуловимы знаки Господа И может быть, это светловолосое, с ясными глазами, создание сыграет какую-то роль в ее судьбе. С духовной помощью Истинной Евангелической Церкви она смирилась с этим испытанием и исполнилась готовности любить эту девочку, несмотря на ее недостатки. Нередко она вспоминала и другую — ее унесла кума Флорес, — она по справедливости принадлежала ей. Муж ее утешал, говоря, что та девочка выглядит здоровой и сильной, и ей наверняка будет лучше в другой семье.
— Флоресы — владельцы приличного надела земли. Говорят, они хотят купить трактор. Они образованные, входят в сельскохозяйственный профсоюз, — доказывал Иполито ей раньше, когда несчастье еще не обрушилось на дом Флоресов.
После родов обе матери попытались востребовать своих дочерей, заявляя, что во время родов смогли увидеть своих младенцев и по цвету волос догадались о происшедшей ошибке, но главный врач больницы и слышать об этом не хотел, угрожая посадить их за решетку за клевету на его учреждение. Отцы советовали просто обменяться девочками и мирно разойтись, но жены не хотели действовать незаконно. Решено было пока оставаться с той, что на руках, до выяснения властями этого запутанного дела; но после забастовки службы здравоохранения и пожара в отделе записей актов гражданского состояния — когда персонал был заменен, а архивы бесследно исчезли — у них пропала всякая надежда добиться справедливости. Они предпочли воспитывать чужих девочек как своих Хотя они жили недалеко друг от друга, видеться случалось редко: их жизни не пересекались. С самого начала договорились, что у младенцев будет одна и та же крестная и одно и то же имя: в случае, если придется когда-нибудь поменять фамилию на законную, детям не нужно будет привыкать к новому имени. Кроме того, как только девочки подросли и стали что-то понимать, им рассказали всю правду: как бы то ни было, рано или поздно они обо всем узнали бы сами. Все в округе знали историю с подмененными Еванхелинами, и нельзя было исключить, что какой-нибудь сплетник не сболтнул бы об этом девочкам.
Еванхелина Флорес превратилась в типичную смуглую крестьянку с живыми глазами, широкими бедрами и пышной грудью; она уверенно держалась на крепких, точеных ногах. Была физически сильной, веселого нрава На долю семейства Ранкилео выпало плаксивое, своенравное, хрупкое и трудновоспитуемое создание. Иполито относился к ней с особым вниманием и восхищался, ведь молочно-розовая кожа и светлые волосы были такой редкостью в его семье. Оставаясь дома, он не спускал глаз с ребят, не дай Бог обидят девочку, в которой текла чужая кровь. Пару раз он застал Праделио, когда тот щекотал ее, незаметно тискал и лобызал мелкими поцелуями; чтобы раз и навсегда отбить у него от этого охоту, Иполито задал ему такую взбучку, что едва не отправил в мир иной, ибо перед Богом и людьми Еванхелина должна быть ему сестрою. Но Иполито бывал в семье несколько месяцев в году, а когда его не было, он не мог следить за выполнением всех своих указаний.
Убежав из дому с цирком в тринадцать лет, Иполито посвятил себя лишь этому ремеслу, ничто другое его не привлекало. Когда устанавливалась хорошая погода и повсюду начинали расцветать залатанные купола цирковых шатров, жена и дети провожали его в дорогу. Путь его пролегал из городка в городок, из села в село: так он объезжал всю страну, показывая свою ловкость в изнурительных карнавальных гастролях для бедняков. В цирке у Иполито было множество профессий: сначала он был воздушным гимнастом, акробатом, но с годами утратились сноровка и чувство равновесия. Затем на короткое время он стал дрессировщиком, правда, когда он видел этих несчастных животных, у него от жалости разрывалось сердце и нервная система совсем расстроилась. В конце концов он согласился выступать клоуном.