«Однако то, что рыбак со своими товарищами научил их (дикарей), как ловить рыбу сетями, спасло им жизнь, и [они] каждый день отправлялись за рыбой в море или в пресноводные реки, вылавливали множество рыбы и преподносили ее властям той страны, благодаря чему он (предводитель рыбаков) оказался в столь великом почете, что пользовался всеобщей любовью и уважением.
Слава об этом человеке разнеслась далеко за пределы той страны и достигла ушей князя, который пожелал иметь его у себя и собственными глазами увидеть, как он использует свое волшебное искусство рыбной ловли. В то время он вел войну с тем господином, у которого он (рыбак) пребывал прежде, и, поскольку сей князь был более могущественным и сильным воителем, рыбак и был отослан к нему вместе со всеми своими спутниками. И на протяжении тех тринадцати лет, которые он провел в тех землях, он, как он сам рассказывал, поочередно переходил из рук в руки к более чем 25 другим князьям, ибо они непрерывно вели войны между собою — князь с князем, господин с господином, — и он попадал то к одному, то к другому, и после столь частых скитаний из одной части страны в другую он (рыбак) повидал едва ли не все ее земли.
Он рассказывал, что то была весьма большая страна, и, поскольку находилась она в Новом Свете, жители ее были людьми грубыми и лишенными всякого милосердия… они и понятия не имели о металлах, жили охотой и делали нечто вроде кинжалов из дерева, заточив их концы; у них были луки, тетивы для коих они плели из полосок кожи диких зверей; они были людьми весьма свирепыми и вели жестокие войны друг с другом, и пожирали один другого».
Индейцы, жившие вдоль северного побережья залива Св. Лаврентия, по всей видимости, принадлежали к племенам алгонкианов, предков племен монтаньи и наскопи, которые именовали себя инну.
Наиболее показательный аспект в этой истории — это авторская характеристика туземцев, которые неизменно именуются дикарями. При их описании используются те же общие термины, которые использовались едва ли не всеми раннеевропейскими наблюдателями. Однако подобные описания представляют собой полный контраст тому, что мы узнаем об обитателях Эстотиланда. Не может быть никаких сомнений в том, что эстотиландцы и дикари — это два совершенно разных народа.
Повествователь и его спутники провели немало лет среди индейцев, переходя из одного племени в другое и преодолев в ходе своих странствий весьма значительное расстояние на запад вдоль северного побережья залива Св. Лаврентия. По всей видимости, местное население неплохо принимало рыбаков и обращалось с ними вполне сносно, как следует из фразы «…пользовался всеобщей любовью и уважением».
«И вот этот рыбак, проведя столь много лет в тех странах, стал стремиться, если только предоставится возможность, возвратиться домой, в свою (собственную) страну, но спутники его, отчаявшись когда-нибудь увидеть ее вновь, отпустили его во имя божие, а сами решили остаться там, где и были. После этого он попросил у них прощения, простился с ними и отправился через лесные дебри в сторону Дрогио, где и был весьма любезно принят князем, жившим возле тех мест, который уже знал о нем и был заклятым врагом другого князя; и так, переходя от одного князя к другому и попадая даже к тем, у кого уже бывал прежде, после долгих лет и многообразных странствий он (рыбак) наконец оказался в Дрогио, где и прожил три года».
Это достаточно прямолинейное описание странствий героя и его поисков обратного пути на восток, когда он оказался на землях племени, жившего на северо-западном побережье пролива Бель-Иль, через который он, по всей видимости, переправился с помощью индейцев. Затем он наконец двинулся на юг, в Дрогио, который, на мой взгляд, и есть Альба на Западе.
Весьма характерно, что автор не дает никаких описаний жителей Дрогио. По всей видимости, рыбак оказался среди людей, нравы которых хорошо знал, и поэтому не стал повторять то, что уже сказал выше о жителях Эстотиланда. Если бы обитатели Дрогио выглядели как-то непривычно или принадлежали к принципиально иной культуре, рассказчик наверняка описал бы их по меньшей мере столь же подробно, как он описывал свирепых дикарей.
«Благому случаю было угодно, чтобы он услышал от жителей тамошних мест, что недавно к их побережью прибыли несколько больших лодок; услышав сие, он преисполнился великих надежд на исполнение давнего намерения своего и, направившись к берегу моря и подойдя к лодочникам, вопросил, из какой страны они прибыли сюда, и они отвечали: «Из Эстотиланда», чему он был несказанно рад и принялся умолять их взять его с собой, что те исполнили весьма охотно, поскольку он (рыбак) знал язык той (индейской) страны, и, так как на борту (судов) не было никого, кто мог бы разуметь речь индейцев, корабельщики и взяли его в качестве переводчика.
После сего он стал часто вести торговлю с ними, да так удачно, что вскоре сделался весьма богат и, снарядив собственную ладью, возвратился на Фрисланд, где и доложил господину (Зихмни) о богатствах той страны» [158] .
Здесь перед нами — бесхитростное повествование рассказчика, который сам вел торговлю с индейскими племенами, о том, как ему удалось разбогатеть и со временем возвратиться на Фрисланд.
Короче говоря, это был сравнительно неприукрашенный рассказ европейца, которому довелось побывать на побережье Лабрадора и который попал в руки к туземцам, перекочевывал из одного местного племени в другое и очутился на юге Ньюфаундленда, на этот раз — на северном побережье залива Св. Лаврентия, некоторое время жил среди индейцев на побережье, затем каким-то образом нашел путь в Дрогио, отправился туда, занялся торговлей, в коей преуспел настолько, что смог снарядить свой собственный корабль или, во всяком случае, купить себе место на судне, возвращавшемся в Европу.
Рассказчик проводит четкую грань между туземным населением и другим народом, имевшим европейские корни. Я утверждаю, что это были альбаны и что около 1370 г. они по-прежнему составляли общину, которую европейцы признавали своими сородичами, происходящими от тех же корней, что и они сами.
Именно таков был рассказ рыбака, вдохновивший Зихмни отправиться в Новый Свет, но, как свидетельствует Антонио,
«наши основательные приготовления к плаванию в Эстотиланд, как видно, начались в недобрый час; за три дня до отплытия рыбак, которому предстояло послужить нашим проводником в те земли, внезапно умер; тем не менее господин (Зихмни) не пожелал отказываться от намеченного предприятия».
Так Зихмни отплыл на запад без лоцмана и, как следствие этого, не смог отыскать ни Эстотиланд, ни Дрогио.
Смерть же рыбака, вне всякого сомнения, явилась местью за разглашение тайны со стороны коммерсантов, торговавших с Новым Светом.
НАШ ТЕПЛОХОД ШЕЛ НА ВСЕХ ПАРАХ ВСЮ НОЧЬ, хотя, строго говоря, никакой ночи не было и в помине, ибо солнце едва опустилось за линию горизонта, чтобы вновь всплыть из-за нее спустя какой-нибудь час. Мы шли через Баффин Бэй, который всегда вызывал у мореходов трепет своими свирепыми штормами и льдами, загромождавшими акваторию. Мы же миновали залив без всяких помех при мертвом штиле. На море воцарилась такая тишь, что лишь широкий след от нашего корабля нарушал спокойствие остекленевшей глади поверхности, в которой мерцали отражения сотен айсбергов, величественно дрейфовавших к югу из залива Мелвилл Бэй — этого инкубатора титанов.