Как только наша колесница остановилась, друзья обступили нас плотной толпой. Они принялись нараспев выкрикивать наши имена, но Аннабет удалось перекричать шум.
— Погодите! Послушайте! Дело не только в нас!
Толпа никак не желала успокаиваться, но голос Аннабет звучал громче всех.
— Мы не смогли бы сделать это без помощи! Мы не могли бы выиграть эти состязания, или достать руно, или спасти Гроувера! Мы обязаны тем, что остались в живых, Тайсону! Перси, ну же…
— Моему брату! — сказал я так громко, чтобы все могли услышать. — Тайсону — моему брату.
Щеки циклопа покрылись румянцем. Публика вопила от восторга. Аннабет запечатлела поцелуй на моей щеке. После этого рев стал еще громче. Весь домик Афины поднял меня, Аннабет и Тайсона на плечи и понес к пьедесталу, где нас ждал Хирон, чтобы возложить на наши головы лавровые венки.
Тот день, пожалуй, был одним из самых счастливых дней, проведенных мною в лагере, что, вероятно, только подтверждает факт: никогда не знаешь, когда именно стоит ожидать удара.
Гроувер заявил, что сможет провести остаток лета с нами, прежде чем возобновить поиск Пана. Мой друг сатир произвел такое глубокое впечатление на Совет Парнокопытных Старейшин тем, что вернулся живым и расчистил путь будущим исследователям, что ему предоставили двухмесячный отпуск и подарили новый набор тростниковых дудочек. Единственной отрицательной стороной этого события оказалось то, что Гроувер настаивал на своем праве играть на дудочках весь день, а его исполнительское мастерство нисколько не улучшилось. Когда он играл «YMCA», [19] клубничные побеги начинали понемногу сходить с ума, цепляя нас за ноги так, будто хотели задушить. Думаю, это была не их вина.
Гроувер признался, что теперь, когда мы одни — лицом к лицу, он может уничтожить эмпатическую связь между нами, но я ответил: если это его устраивает, я против такого рода общения не возражаю. Сатир отложил свои дудочки и в упор посмотрел на меня.
— Но, если я снова окажусь в беде, ты тоже подвергнешься опасности, Перси! Ты можешь умереть!
— Если ты снова во что-нибудь вляпаешься, я хочу об этом знать. И я снова приду тебе на выручку, супермен. Иначе и быть не может.
В конце концов он согласился не уничтожать связь между нами. И вернулся к прежнему занятию — наигрывать «YMCA» растущей клубнике. И мне не понадобилось никакой внутренней связи с растениями, чтобы ощутить, что они думают по поводу музыкальных упражнений моего друга.
* * *
Позже, во время занятий по стрельбе из лука, Хирон отозвал меня в сторону и сказал, что уладил все мои проблемы с преподавателями Мериузер. Школа больше не обвиняет меня во взрыве спортивного зала. И полиция меня больше не разыскивает.
— Как тебе это удалось? — спросил я.
В глазах Хирона промелькнула искорка.
— Я просто предположил, что все эти люди видели в тот день нечто совершенно другое… ну, скажем, взрыв котла, в котором ты совершенно не виноват.
— Так ты просто сказал это, и они купились?
— Я немного поупражнялся с туманом. Когда-нибудь, когда ты будешь готов, я покажу тебе, как это делается.
— То есть я могу вернуться в Мериузер на будущий год?
— О нет, они тебя все-таки исключили. Твой классный руководитель мистер Бонсаи — как же он выразился? — настаивает на том, что у тебя «искаженная карма, разрушающая всю образовательную ауру школы». — Хирон многозначительно приподнял брови и помолчал. — Но проблем с законом у тебя теперь нет, что стало большим облегчением для твоей матушки. Кстати говоря…
Он отстегнул от колчана свой сотовый телефон и дал его мне.
— По-моему, ты давно ей не звонил.
* * *
Надо было пережить только несколько первых минут.
— Перси-Джексон-о-чем-ты-думал-ты-да-же-не-представляешь-как-я-переволновалась-узнав-что-ты-сбежал-из-лагеря-без-разрешения-и-все-ради-того-чтобы-отправиться-на-какие-то-опасные-розыски-и-перепугал-меня-до-полусмерти!..
Но наконец она сделала паузу, чтобы перевести дыхание.
— Как же я рада, что ты в безопасности!
Великое достоинство характера моей мамы: она не умеет подолгу сердиться. Пробует, конечно, но это не в ее натуре.
— Прости, мам, — сказал я. — Я больше не буду тебя пугать.
— Не обещай мне таких вещей, Перси. Ты сам прекрасно знаешь, что это только ухудшит ситуацию.
Мама постаралась произнести это как можно непринужденнее, но я-то знаю, что она была по-настоящему расстроена.
Я хотел сказать что-нибудь, чтобы утешить ее, но понимал — она права. Будучи полукровкой, я постоянно стану делать то, что заставит ее тревожиться. И с возрастом опасности, которые мне угрожают, только увеличатся.
— Я могу ненадолго заехать домой, — предложил я.
— Нет, нет. Оставайся в лагере. Тренируйся. Делай все, что необходимо. Но на будущий школьный год ты ведь приедешь домой?
— Да, конечно. Если найдется такая школа, которая меня примет.
— Мы что-нибудь подыщем, дорогой, — вздохнула мама. — Какое-нибудь место, где нас еще не знают.
* * *
Что касается Тайсона, обитатели лагеря относились к нему как к герою. Я был бы счастлив по-прежнему жить с ним в одном домике, но в тот же вечер, когда мы сидели на песке в дюне, откуда открывался вид на Лонг-Айленд, Тайсон сделал заявление, которое застало меня врасплох.
— Прошлой ночью я видел во сне папу, — сказал он. — Он хочет, чтобы я навестил его.
Я подумал, уж не шутит ли он, но Тайсон шутить не умел.
— Посейдон обратился к тебе с посланием во сне?
Тайсон кивнул.
— Хочет, чтобы я на оставшуюся часть лета перебрался под воду. Учился бы в кузницах у циклопов. Назвал это ин… ин…
— Интернатом?
— Да.
Я принял это к сведению. Признаюсь, я почувствовал легкую зависть. Посейдон никогда не приглашал меня в свое подводное царство. Но потом я подумал: «Неужели Тайсон уезжает?»
— И когда ты отправляешься? — спросил я.
— Сейчас.
— Сейчас. То есть… прямо сейчас?
— Сейчас.
Я пристально посмотрел на волны, бившиеся о побережье Лонг-Айленда. В лучах заката поверхность воды слегка отливала красным.
— Рад за тебя, дружище, — выдавил я. — Серьезно.