— Ничего, все в порядке.
Ее открытая улыбка начала таять от разочарования. Ма обещала ей, что он непременно скажет что-нибудь насчет того, как она здорово выглядит. Но он так ничего и не сказал. Она едва не расплакалась. Ей хотелось одного — вернуться обратно в фургон. Но скоро общее веселье захватило их обоих. Каждая женщина что-то приготовила для общего ужина — то блюдо, которое ей больше всего удавалось, — и Лидия и Росс получили полные тарелки яств.
Пир еще не окончился, а те, кто умел играть на скрипках, в том числе Мозес, уже натирали смычки канифолью.
Когда остатки пищи были убраны и посуда вымыта, некоторые нетерпеливые пары уже кружились под звуки скрипок и гармоник. Ма, хлопая в ладоши в такт музыке и добродушно наблюдая, как Зик в который раз погрузил кружку в бочку с пивом, привезенным из города, сказала:
— Вы пойдите потанцуйте. Я пригляжу за Ли.
Лидия взглянула на мужа, который курил длинную тонкую сигару. Ей не приходилось танцевать ранее, но она была готова попробовать.
— Я никогда не учился танцам, — отрезал Росс. Ма, испытывая желание дать ему хорошего пинка, продолжала настаивать:
— Это ничего не значит. Тут все не большие специалисты. Просто обними свою даму и двигайся под музыку.
— Я тоже не умею танцевать, Росс, — сказала Лидия, надеясь, что отсутствие опыта и у нее заставит его быть посмелее.
Он посмотрел на ее лицо, на фигуру и понял, что если заключит ее в свои объятия, такую красивую, то не сможет сдержать данную себе клятву ни в коем случае не спать с ней.
— Значит, тем более не стоит нам обоим выставлять себя на посмешище. — И он отправился к пивной бочке.
— Да. — Ма вздохнула. — Видала я в своей жизни вздорных, тупоголовых мужиков, но таких, как этот, — не приходилось.
Лидия, оскорбленная, с пылающими от возмущения щеками, смотрела под ноги и вдруг обнаружила в поле зрения пару начищенных мужских ботинок.
— Могу ли я иметь честь пригласить вас на танец, Лидия?
Подняв глаза, она встретила теплый, открытый, понимающий взгляд Уинстона Хилла. Он смотрел на нее не с открытой враждебностью или же пугающей настойчивостью, как это делал Росс, но явно восхищаясь тем, что видел.
Ма, вновь улыбнувшись, подтолкнула ее:
— Иди, Лидия. Джентльмен приглашает тебя потанцевать.
— Да я не знаю, как это делается, — пробормотала она. Она хотела бы попробовать, но знала, что это может вызвать ярость Росса.
Уинстон засмеялся и повел рукой, указывая на весело кружащиеся пары, которые пытались двигаться под музыку, совсем не заботясь о том, как это у них получается.
— Я не думаю, что кто-либо здесь умеет танцевать. — Он протянул ей руку. — Потанцуйте со мной, Лидия.
Он говорил так настойчиво, так убедительно, что, не думая о последствиях, она вложила свою руку в его ладонь и позволила ввести себя в круг танцующих. Он положил руку на ее талию, другой рукой поднял ее руку, и они закружились, подстраиваясь под движения других танцоров.
Сначала Лидии казалось, что у нее шесть ног: все хромые и торчат в разные стороны. Но Уинстон был терпелив и оказался хорошим учителем. И вскоре она успокоилась и начала понимать, что к чему. К тому времени, как они сделали четыре круга, у нее словно выросли крылья, и она уже готова была танцевать без конца.
Когда Росс увидел свою жену в объятиях другого мужчины, да еще такого, как Уинстон Хилл, совершенно неотразимого в своем ослепительно белом костюме и мягких коричневых кожаных ботинках, его пальцы непроизвольно сжали кружку с пивом, которую он собрался поднести ко рту.
Даже не осознавая того, что его глаза угрожающе сузились, превратившись в зеленые щелки, он продолжал следить за ними, как ястреб. Вряд ли он слышал, что говорят вокруг. Только Лидия, с ее развевающимися юбками, смеющимся ртом, вьющимися волосами, полностью владела его вниманием. Каждый раз, когда она пролетала мимо, совершенно его не замечая и улыбаясь Хиллу, пальцы Росса судорожно сжимали кружку. Он выпил еще глоток пива, и пружина внутри него сжалась еще туже.
— Пошли же, дурачок, — хихикала Присцилла, пробираясь в темноте к дальнему краю стоянки. — Говорю тебе, никто не видел, как ты тащил это пиво.
— У нас будет куча неприятностей, если выяснится, что кто-то видел. — Бубба осторожно оглянулся.
— Ну да! Никто даже и не пошевелился. Они слишком заняты весельем на своем глупом празднике. — Она прислонилась к дереву, убедившись, что ее груди достаточно воинственно выставлены вперед. — Я хочу, чтобы у нас была небольшая вечеринка только на двоих. — Она притянула его к себе. — Дай мне глоток пива.
Всю неделю она жила ожиданием танцев. Но Скаут сообщил ей, что не собирается проводить весь день Четвертого июля с этими пьяницами, и уехал в город, оставив ее одну. Ну, теперь она покажет этому сукиному сыну. Он что, думает, что он единственный во всем мире? Да ничего подобного!
— Стань поближе, Бубба, чтобы меня никто не видел. — Она поставила его там, где ей было нужно, затем подняла его руку с кружкой пива и поднесла ее ко рту. Она немного отпила, но постаралась, чтобы большая часть пива потекла по подбородку и на грудь. — О, Бубба, дай мне платок, быстро. Если мать почует от меня запах пива… страшно представить, что она со мной сделает.
Словно завороженный, он наблюдал за тем, как последние капли пива исчезали за корсетом Присциллы. Потом вынул платок и дал его девушке. И с совершенно глупым видом стал смотреть, как она расстегивает верх корсажа.
— Боже мой, оно дотекло до самой талии. Мне придется расстегнуть весь лиф, но ты ведь не станешь делать ничего, о чем потом пожалеешь, правда, Бубба?
Он глупо кивнул. Все поучения матери вылетели из его головы с такой же легкостью, с какой расстегивала пуговицы Присцилла.
Следя за ним краем глаза, Присцилла начала вытирать платком воображаемое пиво со своих обнаженных грудей, поднимая их, перекатывая, гладя соски до тех пор, пока они не встали торчком.
Наконец она выпрямилась и убрала платок, оставшись совершенно обнаженной. Бубба даже застонал. Этот звук зародился у него там, в чреслах, и с силой прорвался наверх.
— Присцилла, как ты красива, — выдохнул он.
— Это только слова. — Она изогнулась и приподняла груди, чтобы он лучше их рассмотрел.
— Присцилла, я люблю тебя. Я уже говорил тебе.
— Если ты любишь меня, тогда поцелуй… ну и…
В безмолвном восторге он глядел на нее, медленно приближаясь. Наконец он прижался к ее телу, и их губы слились. Присцилла устроилась поудобнее, так, чтобы чувствовать вздутие в его штанах. Бубба вскрикнул и прижался к ней. Положив руки на ее обнаженные груди, он начал их неистово ласкать.
— О, Бубба, это так приятно.