— Тебе лучше вернуться в лагерь, — сказал я ему. — Охраняй его, сколько хватит сил.
Он ткнул в меня и вопросительно поднял брови.
— Я остаюсь.
Аргус кивнул, словно этот ответ его удовлетворил, потом посмотрел на Аннабет и начертил пальцем круг в воздухе.
— Да, — согласилась Аннабет. — Я думаю, время пришло.
— Для чего? — спросил я.
Аргус вытащил из своего фургона бронзовый щит и передал его Аннабет. Внешне это был щит обычного, стандартного производства — такие круглые щиты мы всегда использовали при захвате флага. Но когда Аннабет положила его на землю, полированная поверхность отразила не окружающие здания и небо, а статую Свободы, которой рядом не было.
— Ух ты! — восхитился я. — Видеощит.
— Одна из идей Дедала, — сказала Аннабет. — Я попросила Бекендорфа — и он сделал его мне некоторое время назад… — Она кинула взгляд на Силену. — В общем, этот щит искривляет солнечный или лунный свет из любой точки мира и создает отражение. Ты в буквальном смысле можешь увидеть любую цель под солнцем или луной, пока на щит падает естественный свет. Смотри.
Мы сгрудились вокруг Аннабет. Она сосредоточилась. Изображение сначала увеличилось и развернулось так стремительно, что голова у меня закружилась. Мы оказались в зверинце Центрального парка, потом переместились по 60-й Восточной улице мимо Блумингдейлса, [10] потом свернули на Третью авеню.
— Ни фига себе! — возвестил Коннор Стоулл. — Дай-ка назад. И теперь увеличение.
— Что? — нервно спросила Аннабет. — Ты видишь силы вторжения?
— Нет, вот тут — кондитерская Диланс. — Коннор ухмыльнулся, взглянув на своего брата. — Братишка, она открыта. И там все спят. Тебе приходят в голову те же мысли, что и мне?
— Коннор! — крикнула Кати Гарднер, нахмурившись. Она говорила таким же тоном, что и ее мать Деметра. — Это серьезно. Ты что, собираешься мародерствовать в кондитерской, когда идет война?!
— Извини, — пробормотал Коннор, но пристыженным он не казался.
Аннабет провела рукой перед щитом, и на нем появилась другая сцена: ФДР-драйв, [11] вид через реку на Лайтхаус-парк.
— Это позволит нам увидеть, что происходит в городе, — пояснила она. — Спасибо, Аргус. Надеюсь, мы еще встретимся в лагере… когда-нибудь.
Аргус пробурчал что-то неразборчивое, посмотрел на меня взглядом, в котором явно читалось: «Удачи — она тебе понадобится», и забрался в фургон. Он и две гарпии-водительницы укатили, объезжая застывшие автомобили, стоявшие повсюду на дороге.
Я свистнул Миссис О’Лири — и та прискакала ко мне.
— Привет, девочка! Ты помнишь Гроувера? Это тот сатир, которого мы встретили в парке.
— Гав!
Я надеялся, что она имела в виду: «Конечно помню!», а не «У тебя больше нет хот-догов?»
— Мне нужно, чтобы ты его нашла, — сказал я. — Убедись, что он не улегся спать. Нам понадобится его помощь. Поняла? Найди Гроувера!
Миссис О’Лири облизала меня слюнявым языком, а потом понеслась прочь.
Поллукс присел рядом со спящим полицейским.
— Не понимаю — почему мы тоже не уснули? Почему только смертные?
— Это слишком крупномасштабное волшебство, — вмешалась Силена Боргард. — Чем масштабнее магия, тем проще ей противиться. Если ты хочешь усыпить миллионы смертных, то тебе нужно размазать волшебство очень тонким слоем. А вот усыпить полубога гораздо труднее.
Я уставился на нее.
— Когда это ты столько успела узнать про магию?
— Не все же время я провожу, подбирая себе гардероб! — Силена зарумянилась.
— Перси, — услышал я голос Аннабет. Она все еще смотрела на щит. — Взгляни-ка сюда.
На бронзовом щите было изображение пролива Лонг-Айленд в районе аэропорта Ла Гуардиа. [12] По темной воде к Манхэттену устремилось с десяток быстроходных катеров, забитых полукровками в полных греческих доспехах. На корме ведущего катера трепыхалось на ветру багряное знамя с черной косой. Я никогда еще не видел такого, но сообразить было нетрудно: боевое знамя Кроноса.
— Проверь периметр острова, — подсказал я. — Быстро!
Аннабет изменила изображение на щите — теперь он показывал часть острова к югу от гавани. Около Эллис-Айленд вспарывал воду стейтен-айлендский паром. Палуба была забита драконицами и целой сворой адских гончих. Перед паромом плыла стая морских млекопитающих. Поначалу я было подумал, что это дельфины, но потом, увидев их собачьи физиономии и мечи, пристегнутые к талиям, понял, что это тельхины.
Картинка на щите снова переменилась — теперь на нем был виден берег Джерси прямо перед въездом в туннель Линкольна. По проезжей части между замерших машин маршировала сотня самых разных монстров — великаны с дубинками, отколовшиеся от своего рода циклопы, несколько огнедышащих драконов, а в довершение ко всему колонну замыкал танк времен Второй мировой войны — «шерман»: въезжая в туннель, он сминал стоящие у него на пути машины.
— Что происходит со смертными за пределами Манхэттена? — спросил я. — Неужели усыплен весь штат?
Аннабет нахмурилась.
— Не думаю. Но это странно. Судя по этим изображениям, Манхэттен целиком погрузился в сон. Потом, в радиусе около пятидесяти миль вокруг острова время течет очень-очень медленно. Чем ближе к Манхэттену — тем медленнее.
Она показала мне еще одну сцену — шоссе в Нью-Джерси. Стоял субботний вечер, а потому движение было не таким напряженным, как в будни. Водители вроде бы не спали, но машины двигались со скоростью около мили в час. Над ними медленно пролетали птицы.
— Это Кронос, — сказал я. — Он замедляет время.
— А ему, наверно, помогает Геката, — добавила Кати Гарднер. — Вы посмотрите, как все машины уходят от съездов на Манхэттен — словно получают какой-то подсознательный приказ возвращаться.
— Не знаю… — Голос Аннабет звучал растерянно. Она ужасно не любила всякие непонятные и нелогичные вещи. — Ясно только, что они окружили Манхэттен кольцами магии. Внешний мир, возможно, даже не понимает, что тут творится нечто неладное. Все смертные, направляющиеся к Манхэттену, замедляются до такой степени, что перестают понимать происходящее.
— Это как мушки в янтаре, — пробормотал Джейк Мейсон.
— Нам не стоит рассчитывать на чью-либо помощь.
Я повернулся к ребятам. Вид у них был ошеломленный и испуганный, винить их в этом я не мог. Щит показал нам не меньше трех сотен врагов, направлявшихся в нашу сторону. А нас было всего сорок. И мы остались в одиночестве.