— Но вечером мы с тобой где-нибудь поужинаем? Закажем оркестрантам «Я одинок».
Она помедлила, внимательно на него глядя.
— Да, я давно уже одинока. И кое-чего добилась в жизни, хотя ты этого не заметил… Скажи, а кто такой этот Берлин? Он вроде бы начинал тапером в дешевых ресторанчиках. У моего брата было придорожное кафе, и он предлагал мне открыть свое, давал деньги. Но не лежала у меня к этому душа. Так что там с Берлином? Я слышала, он женился на богатой наследнице.
— Да, они недавно поженились…
Тут она, спохватившись, прервала разговор.
— Извини, мне до начала операции еще нужно уволить одного интерна.
— Я сам был интерном когда-то. Могу понять.
…Тем вечером они все же выбрались в ресторан. Она теперь зарабатывала три тысячи в год, а он все так же принадлежал своей семье — старой консервативной семье из Вермонта.
— Вернемся к Ирвингу Берлину. Он счастлив с этой девицей Маккей? Что-то песни у него невеселые…
— Думаю, он в порядке. А вот ты — счастлива ли ты?
— Это мы уже давно обсудили. Что я значу вообще? Да, сейчас я имею кое-какое значение, но, когда я была всего лишь девчонкой из пригорода, твоя семья решила… Не ты, — быстро добавила она, заметив тревогу в его глазах. — Я знаю, это было не твое решение.
— В ту пору я знал о тебе еще кое-что. Я знал три вещи: что ты родом из Йонкерса, [19] что ты частенько перевираешь слова…
— И что я хотела выйти за тебя замуж. Забудем это. Твой приятель мистер Берлин говорит куда лучше нас. Давай послушаем его.
— Я его слушаю.
— То есть я хотела сказать: послухаем.
Не пройдет и года, как…
— Почему ты назвала его моим приятелем? Я этого мистера Берлина и в глаза не видел.
— Я подумала: может быть, ты встречался с ним в Вене, пока жил там?
— Не видел я его ни там, ни где-либо еще.
— Он точно женился на той девушке?
— Почему ты плачешь?
— Я не плачу. Я только сказала, что он женился на той девушке, — он ведь на ней женился? Почему бы мне об этом не спросить? Если уж на то пошло… когда…
— Ты все же плачешь, — сказал он.
— Нет. Честное слово, нет. Это все из-за работы, очень устают глаза. Давай потанцуем.
Над
голо —
вой… —
исполнял оркестр.
Синее
небо
над
голо —
вой…
Танцуя в его объятиях, она вдруг вскинула голову:
— Значит, по-твоему, они счастливы?
— Кто?
— Ирвинг Берлин и девчонка Маккей.
— Откуда мне знать, счастливы они или нет? Я же сказал, что не знаю их и никогда их не видел.
Мгновение спустя она прошептала:
— Мы все их знали.
Этот рассказ — о музыке. Иногда люди ведут мелодию, а иногда она ведет людей. Как бы то ни было:
— Значит, не суждено, — произнес он с ноткой обреченности.
Дым застит глаза… [20] —
меж тем говорила музыка.
— Почему?
— Потому что мы уже слишком старые. Да ты и сама не захочешь — теперь, когда тебе дали эту работу в Дюкском центре. [21]
— Я туда еще не перебралась.
— Но работу-то дали. И будут платить четыре тысячи в год.
— Ты получаешь вдвое больше.
— То есть ты все еще согласна?
Когда твое сердце пылает… —
продолжал оркестр.
— Нет. Думаю, ты прав. Уже слишком поздно.
— Слишком поздно для чего?
— Просто «слишком поздно», как ты сам сказал.
— Я не это имел в виду.
— И все равно ты был прав… Тише.
Взгляду
услада,
Сердцу
отрада… [22]
— Эта песня — как раз о тебе, — сказал он с чувством.
— Что? Это я-то взгляду услада и так далее? Тебе следовало сказать это мне пятнадцать лет назад. А сейчас у меня под началом целая клиника… Я по-прежнему женщина, — добавила она после паузы, — но уже не та женщина, которую ты знал когда-то. Теперь я совсем другая.
Взгляду услада… —
гнул свое оркестр.
— Да, я могла услаждать взгляды, когда была никем и даже не умела правильно выражаться…
— Я никогда не думал…
— Только не начинай снова. Лучше послушаем, что они играют.
— Песня так и называется: «Взгляду услада».
— А кто автор?
— Его зовут Джером Керн.
— А с ним ты встречался, когда в последний раз ездил в Европу? Он твой приятель?
— Никогда его не видел. С чего ты взяла, будто я должен знать всю эту звездную братию? Я всего-навсего врач. Я не музыкант.
Она помолчала, размышляя: откуда в ней эта горечь?
— Должно быть, все потому, что я за эти годы не встречала никаких знаменитостей, — сказала она наконец. — Впрочем, однажды я видела самого доктора Келли, [23] но только издалека. Я стала такой, какая есть, просто потому, что хорошо делаю свое дело.
— А я стал таким, потому что…
— Для меня ты всегда будешь лучше всех. Как, ты сказал, звали этого автора?
— Керн. И я не говорил «звали». Я сказал «зовут».
— Ты всегда любил меня поправлять. А теперь мы оба располнели — средний возраст, ничего не попишешь. Не так уж много радостей выпало на нашу долю.
— В том не моя вина.
— В этом нет ничьей вины вообще. Просто так уж вышло. Давай потанцуем. Красивая мелодия. Как, ты сказал, звали того автора?